Почему я ненавижу фанфики (СИ)

Прочитать — и дело с концом. И можно гнить дальше, только уже не ощущая этой гадкой, мерзкой, несносной тревоги. Всё же просто, проще простого.

Тут-то, наконец, я понял, что со мной происходило. Того, что Даня мог принять решение в мою пользу я боялся не меньше, чем обратного.

С приходом осознания придавило так, что не выдохнуть и не вдохнуть.

Его выбор — вот что было значимым, но что бы он ни решил, я оказывался проблемой. Если остаться, то придется перекраивать свою судьбу, чуть ли не бросаться в пропасть, мириться со всем, что преподнесет жизнь здесь в дальнейшем.

Если уехать — то разорвать связь навсегда. Как показал прошлый день… невыносимо больно.

Я закрыл глаза в надежде, что привыкший к поискам истины мозг сам подкинет ответ.

Но мне представился Данька. Что с ним творится сейчас, чем он занят? Забирает документы из универа, собирает вещи, ворочается или, может быть, спит, как убитый?

В задачке было две неизвестных переменных. И все знают, чем это заканчивается, если нет дополнительных условий. Чертовым подбором.

Этим я и занимался — подбирал. А время шло.

Время играло против нас.

Каким-то образом мне удавалось оттягивать этот момент почти весь день. Я переделал всё, что откладывал на потом — залез в каждый угол комнаты, перевернул шкафы вверх дном, даже приготовил что-то съедобное в качестве извинений за ночные гулянки.

Пробовал читать, но глаза лишь бессмысленно скользили по строчкам. Об учебе, само собой, не было и речи.

Агония началась ночью. Агония — иначе это не назовешь. Тэ уменьшалось, уменьшалось безвозвратно, а я всё ещё не знал, что делать. Не знал даже, когда именно у Даньки самолет и сколько ещё надо вести себя так, словно меня ничего не колышет.

В пять тридцать восемь — цифры клеймом отпечатались в мозгу, я вытащил из сотового батарею. Стал вертеть детальки в руках, перекладывая их по подушке туда-сюда.

Идиотизм крепчал.

Но надолго этого полезного занятия не хватило, и я вставил батарею на место. Никогда ещё приветственный экран не заставлял моё сердце так быстро биться. Я буквально трясся, не в силах больше терпеть состояние неопределенности.

Уронил взгляд на иконку WhatsApp’а…

И всё.

Проиграл.

Поэма начиналась эпично:

Один: «Ты мудак, Костя».

Два: «И я тоже мудак, я в курсе».

Три: «Знаешь, почему? Потому что даже если бы весь мир ополчился против, я бы остался на твоей стороне».

Четыре: «Но я был готов к этому до тех пор, пока мой мир не начал разрушаться».

Пять: «Буквально пару дней назад всё казалось таким простым, но теперь я не знаю, смогу ли разобраться, не наделав ещё больше ошибок. Люди так хороши в том, что не требует эмоций… И я тоже хорош — я уничтожал и не раз, поверь, я легко мог разорвать отношения с кем угодно. Кроме тебя».

Шесть: «Я пытался понять твои чувства. И поступил по-идиотски, позволив узнать правду раньше, чем что-то решил сам, но…»

Семь: «Я хотел услышать это от тебя. Услышать, что ты меня поддержишь».

Восемь: «Уверен, в твоей голове возникали мысли о том, что это решение свяжет нас с тобой куда сильнее, чем мы могли представить. Оно изменит мою жизнь. Большая ответственность, правда?»

Девять: «И, может, ты тоже боишься. Я понимаю».

Десять: «Прости за то, что я не настолько сильный и… и за то, что запутался».

Одиннадцать: «Я просто хотел сказать, что оставлю этот выбор за тобой. Если ты готов. Самолет в понедельник, в одиннадцать утра. Дедушка заберет меня и Риту около семи».

Двенадцать: «Я буду ждать, что бы ты ни решил».

Медленно, словно в слоу-мо, я поднял затянутые слезной пеленой глаза на часы.

Шесть-ноль.

Тэ оказалось куда меньше, чем задача предполагала изначально.

Но…

Если бы я не попытался, я никогда бы себя не простил.

Внутри это ощутилось взрывом — меня бы разнесло нафиг по комнате, если бы не атомные связи и оболочка из плоти и крови. Натягивая одежду, я скакал по периметру, как молодой кузнец в горящей траве, одновременно пытаясь дозвониться, одеться, найти деньги на такси, стереть слёзы, мешающие всё это делать, и не убиться при этом о предметы мебели.

Я так скажу, любовь — это когда ты носишься из-за него, как хренов сайгак, в шесть утра. Притом никто не отменял универ и родительский гнев.

Слава дьяволу, с третьего раза дозвон прошел.

Трубка молчала.

— Никуда не уезжай, пока я не приду, — сказал я и сбросил, одновременно на скорости звука вылетев в подъезд.

Что-то мне подсказывает, что у этой задачи нет решения.

А всё потому, что неизвестных две и у каждой…

…свой правильный ответ.

========== 24 - Инерция, мелодрама и терапия ==========

Наверное, со стороны наше воссоединение выглядело в крайней степени комично.

Не хватало поля ромашек, лёгкого ароматного ветерка, слащаво-теплого солнышка и облачков в форме сердец над головой.

Вместо этого в декорациях числились: слякоть, дождеснег, серое холодное небо и мрачные люди, спешащие на стоянку. Но всё это мелочи, учитывая, что главным действующим лицом в спектакле внезапно стала Марго.

Заметив меня на горизонте и выдрав у Даньки поводок из руки, она решила, что настало время продемонстрировать мощь её собачьего обожания. И, со всей тяжеловесной радостью навострив лыжи навстречу, сорвалась с места.

Я, уже набравший порядочную скорость, попытался развернуться, но не справился с инерцией — и оказался погребен заживо в снежной луже. Ритуся не растерялась: возвела на безвременно почившем памятник из себя красивой. И была такова.

Новикову пришлось вытаскивать останки на свет божий при помощи старой-доброй дипломатии. После четвертого «пожалуйста, милая», я оказался на свободе.

— Неуезжмостаньсяданяянесмогу… — первым делом пролепетал я, вцепившись в Данькины руки.

Было странно.

Мы прикасались друг к другу много раз. Везде, всюду. Но сейчас это почти опьяняло.

Я чувствовал себя, словно самоубийца, в самый последний момент передумавший прыгать под поезд. Сделал вдох, а воздух на вкус уже совсем другой — слаще самого сладкого мёда.

От переизбытка эмоций я задыхался, но Новиков вылечил мою дислексию всего парой слов:

— Я никуда не денусь.

Одно стало ясно сразу — он не спал. Может быть, уже два дня. Глаза были стеклянные, влажные, и синяки такие, что любая панда сдохнет от зависти. Уверен, я выглядел не лучше, а вместе мы могли прямо сейчас сорваться на фестиваль зомби, никакого грима не надо.

— Останься. Останься со мной, я хочу, чтобы ты остался, — наконец, сказал я. — Не смогу я… я… готов, мне плевать, я буду, я люблю тебя, если-ты-исчезнешь-мне-конец.

Даня позволил себе улыбку — несмелую, чуть грустную. И обнял меня.

Из-за угла выкатилась знакомая машина. Водитель тормознул резковато — видимо, по приказу. Фелипе выбрался с заднего сидения, вопросительно посмотрел на нас, изображающих немую сцену из мелодрамы.