Александр Бирюков - Ненастоящий мужчина

Если мальчика отдают в детски сад, то там его принимаются калечить чужие тётки. Наша система детских садов, наверно, была разработана специалистами по пыткам. Вообще говоря, педагогическая работа с дошколятами — а именно этим занимаются воспитательницы — крайне сложное и предельно ответственное дело. Гораздо, гораздо сложнее, чем даже лечить людей или работать на телефоне доверия, хотя эти виды работы тоже связаны с тесным межличностным контактом. Причём контактом нередко конфликтным. Есть куча нюансов, начиная от малой социализации детей, преимущественно инстинктивного их поведения и заканчивая крайне нежной психикой. Чтобы найти подход к ребёнку, иногда приходится стать настоящим изобретателем, сказочником и добрым волшебником в одном лице. А в детсадовской группе таких детишек полтора–два десятка! И у каждого свой характер! Кто–то замкнутый, кто–то активный, кто–то хорошо воспитан, даже слишком хорошо, кто–то плохо воспитан, проблемный ребёнок из неблагополучной семьи. Полный спектр черт и чёрточек характера. И со всеми надо найти общий язык! Я бы, например, никогда не смог работать педагогом у дошколят или младших школьников.

И что же при всём этом происходит в детском саду? Работа воспитательницы непрестижная, оплачивается низко. Настоящие профессионалы, воспитатели от Бога, туда идут очень нечасто, разве что на начальном этапе карьеры, когда нужно получить опыт — особенно формального, в трудовой книжке. А потом уходят на более престижные места, например, в частные учреждения. Либо получают повышение. Такой отбор приводит к тому, что в государственных учреждениях среди воспитательниц остаётся чаще всего осадок, отстой. Он состоит из тех, кто не смог найти более доходную работу по причине лени, тупости, склочного характера, разгильдяйства, нарушения трудовой дисциплины. Более выгодных мест этим дамам не светит, а администрация понимает, что уволь её — и не найдёшь замены за такие гроши. Конечно, есть среди воспитательниц и увлечённые педагоги, профессионалы, для которых зарплата не играет большой роли. Знаю одну такую женщину — её муж получает достаточно, чтобы обеспечить всю семью. Ещё одна пожилая воспитательница была у меня, звали её Софья Арсентьевна. Она умела найти подход к детям. Но таких мало и они не могут изменить общей картины. Львиная доля воспитательниц состоит как раз из тех, кто не сгодился никуда более. Чаще всего, у них из–за дурного характера проблемы не только в карьере, но и в личной жизни. Всё в комплексе. Ядерная смесь.

«В нашей группе была воспитательница, которая выливала на голову ребёнку еду, если тот её не доел или не стал есть. В советские годы (конец 80‑х) от воспиталок требовали, чтобы дети прибавляли в весе, а если не прибавляли, то тёток наказывали как–то, уж не знаю. Вот одна решила заставлять есть таким вот образом. Когда дети заканчивали есть, тем, у кого в тарелке было много несъеденного, выливала на голову. Один раз мальчику вывалила на голову кашу. В следующий раз — к артофельное пюре. Мальчик до того боялся обеда, что плакал и даже писался от страха, когда на столах появлялись тарелки. Но каша ши щи каждый раз оказывались у него на голове. Другого мальчика однажды вырвало прямо на стол, когда он пытался доесть. Когда он приходш утром, то рыдал, вцешялся в мать и не отпускал её. Та тоже уходила в слезах, но сделать ничего не могла — с овок требовал, чтобы каждая женщина работала. И перевести ребёнка в другое место не получалось: то ли мест не было, то ли можно было водить в сад только где прописан, типа как в поликлинике. Когда вырос, я думал, почему папа не разобрался с этой фашисткой, раз уж не получается обойтись формальностями. Может, папы и не было»

(автор Raven, литературная обработка А. Б.).

А вот ещё одна история, будто взятая из архивов гестапо:

«Мальчика Антона воспиталка положила на подоконник, открыв предварительно окно (второй этаж) и орала на него — П адай, падай вниз!!! Падай, раз ты такой плохой, пусть родители придут и твой труп заберут!!! (уж не знаю, за какие такие грехи Антон заслужил эту моральную пытку). При этом мы все смотрели на эту картину с сжавшимся сердцем — в 4 года каждый искренне верил, что Антона могут выкинуть с окна, как и любого из нас, если мы ослушаемся воспиталки.

Мальчика Мишу, который во время дневного сна обкакался, тыкали носом в его экскременты, как кота. До сих пор в памяти его запачканное коричневым лицо. Писались и какались, к слову, во время дневного сна очень часто. Но не из–за массового энуреза, а из–за банального страха. Многие дети, включая меня, настолько боялись встать и сходить в туалет из страха подвергнуться ору и крику, что предпочитали мочиться в постель в надежде потом незаметно сдать мокрое бельё нянечке. Сколько раз тыкали в мочу меня самого лицом — н е передать.

Отдельно также скажу про питание. Пару раз повариха сготовила сосиски, не вытащив их предварительно из целлофановой обёртки, в таком же виде их положили на тарелки. Поскольку никто не объяснил детям, что обёртку надо снять, половина группы съела сосиски вместе с целлофаном. Пролитую на пол манную кашу заставляли слизывать с пола, а если ребенка вырывало в тарелку с овсянкой или молочным супом, то заставляли съесть всё вместе с блевотиной. До сих пор от одного запаха манки, овсянки или молочного супа у меня в горле спазмы, а от запаха свежей краски, которой почему–то постоянно воняло в детском саду, учащается пульс.

Почему никто ничего не рассказывал дома? Трудно сказать. Возможно по той же причине, по которой многие дети, подвергшиеся сексуальному насилию, не рассказывают ничего своим родителям. Включаются защитные механизмы психики и ребенок «забывает» случившееся, старается о нём не думать, вытеснить из сознания.

Почему воспиталки чувствовали свою полную безнаказанность? Тоже не могу знать. Возможно оттого, что в детский сад: а) было трудно устроить ребенка, и родителям было некуда деваться; б) никто не хотел идти работать, поэтому они знали что их не уволят; в) детей настолько «зажали», что они не сливали информацию дома; г) многие родители считали что дети всё врут и придумывают, лишь бы в садик не идти.»

(автор Евгений).

Чего хотели добиться подобным садизмом — непонятно. Лично меня водили к заведующей, когда я не съедал положенного. Так и сидел по полчаса–часу в кабинете заведующей перед тарелкой остывшей еды. Даже не педагогу — любому обывателю ясно, что подобными мерами ничего не добьёшься.

Главная задача среднестатистической садовской воспиталки — спокойно досидеть до конца рабочего дня без шума и пыли. Профессионалов не берём — их слишком мало, чтобы делать реальную погоду в системе дошкольного образования. Идеальный ребёнок, по мнению воспиталки — это коматозный глухонемой чурбан. Шум детских игр сам по себе раздражает нерадивых тёток. Но если девочки играют в спокойные кукольные игры, делая домики под стулом, то мальчики носятся, как угорелые, лазают, кричат. Ясно, на чьей стороне симпатия и защита воспитательницы. Она понятия не имеет, чем мужчина отличается от женщины. Она не знает, что девочки занимают для игры площадь на расстоянии вытянутой руки (дом), а мальчики — всё пространство помещения или двора (мир). Девочки музюкают с куколками или прыгают через резинку, а мальчишки играют в войнушку, в Индиану Джонса (мы играли в Чингачгука), казаки–разбойники, бегая, лазая, прыгая и учась исследовать и преобразовывать мир. Но воспиталка этого знать и не хочет — ей бы дождаться «звонка». Чтобы было тихо, она начинает шпынять мальчиков и требовать от них, чтобы те вели себя спокойно. Вот как эти хорошие девочки. Наказывать мальчишек, орать на них — наказывать, фактически, за то, что они мальчики, а не девочки. Если бы можно было давать детям галоперидол или сажать их на цепь, воспиталки с радостью это сделали бы. Мальчиковость для среднестатистической педагогички — что–то сродни неприятного порока, который нужно изгнать, ликвидировать руганью и подзатыльниками. Иногда и более изощрённые способы наказания. Например, выставление мальчика голышом перед группой.