Борис Мир - Данэя (СИ)

– Твой друг странно ведет себя. Он очнулся, и, узнав, что мы собираемся немедленно произвести ему замену сердца, категорически отказался. – Он был возбужден. – Чего он боится? Элементарная операция – ничего особенного!

– Он – не боится. Можешь ты провести меня к нему?

– Конечно! Ты уговоришь его?

– Не знаю. Пойдем!

На Марка было страшно смотреть. Похоже, начинался ещё один приступ. Но он был в сознании.

– Марк! – Дан склонился над ним.

– Дан, – Марк с усилием открыл глаза. В них была дикая боль. – Скажи им: я запрещаю им пересаживать мне сердце донора, – голос его был еле слышен.

Дан вышел в соседнюю комнату, где его ожидали врачи.

– Уговорил?

– Нет. Это не удастся сделать. Помогите ему другими средствами.

– Какими? Другие средства – все – годятся лишь как временные. Ты же знаешь!

– Неужели в последнее время не было создано ничего эффективного?

– Для чего? Делается пересадка – и всё! Зачем нужно ещё что-то?

– Пересадку он делать не даст.

– Хорошо – попробуем помочь лекарствами, но... Гарантировать мы ничего не сможем.

Дан снова вышел в вестибюль. Уселся в кресло: ждать.

Врач вышел к нему очень нескоро.

– Кажется, пока обошлось. Он сейчас засыпает. Но случай слишком тяжелый: это не сердце, а ветошь. На то, что как-нибудь обойдется, рассчитывать нечего.

... Дан провел бессонную ночь. Дома ничего не знали: он боялся, как бы весть не дошла до Лейли. Выбежав на зарядку без Эи, сразу же связался с клиникой.

– Спит ещё.

– Ночь прошла спокойно?

– К счастью, да. Но надеяться не на что. Если не сделать пересадку, жить ему осталось недолго.

– У него моя пластинка. Понадоблюсь – воспользуйтесь ею.

Он не пошел в бассейн. И почти не мог есть за завтраком. Ждал.

... Марк был ещё очень слаб, но говорить мог.

– Уговори его, не дай ему умереть, – ещё раз сказал врач перед тем, как впустить его в палату.

Глаза Марка потеплели, когда Дан подошел к ложу реанимационной установки.

– Прости за беспокойство, – тихо произнес Марк.

– Ты не передумал? Положение критическое.

– Я знаю. Но я уже говорил тогда: повторять не буду. Не имею право – и не хочу.

– Ты слишком нужен сейчас.

– Всё равно: этого нельзя делать.

– Твой отказ пока ничего не изменит.

– А мое согласие изменит наверняка: я потеряю право открыто смотреть в глаза моим мальчикам.

– У меня – тело неполноценного.

– Ты тогда ещё не знал.

– У Ли четвертая часть от доноров. Зато он успел распропагандировать почти весь Малый космос.

– Из интервью Ли при публикации исключили одну фразу: “Когда я думаю, что мое спасение стоило жизни людям, взятой без их согласия, мне хочется умереть”.

– Марк...

– Не надо, Дан. Ты сам знаешь, что не должен мне этого говорить. Всё – или ничего, Дан. Мне стыдно будет жить с сердцем, отнятым у донора.

– Марк, они могут не спасти тебя.

– Пусть так. Моя смерть будет иметь смысл. Сядь-ка, Дан. Лал понял бы, что я – не могу иначе. А я ведь немало мешал ему говорить во весь голос.

– Ты сберег его.

– Я делал это только из страха за него: я любил его – но считал, что он заблуждается.

– Не вини себя.

– Поздно я понял его. Жить мне, всё равно, осталось немного – а я слишком мало сделал для него. Для нас всех.

– Ты опубликовал его книги.

– Ты сделал бы это и без меня. Нет уж: если я умру сейчас, то с сознанием, что успел сделать нечто существенное. Люди скорей поверят в наши идеи – идеи Лала. Как сказал древний мудрец, Гиллель[4]: “Если я не за себя – то кто за меня? Если я только за себя – что я? Если не теперь – то когда же?”

Марк закрыл глаза: разговор утомил его.

– Посиди немного со мной, – шепотом попросил он.

Потом он раскрыл глаза, слабо улыбнулся:

– А может, ещё и обойдется. Успею увидеть твоего внука. Ну, теперь иди! Скажи только врачам, чтобы оставили меня в покое: пусть не пристают с пересадкой.

У входа в клинику Дан столкнулся с товарищами Сына: Ивом, Уно и Александром.

– Сеньор, ты был сейчас у него?

– Как он?

– Вы откуда знаете, что он здесь?

– Врач сказал.

– Врач? Почему?

– Он нас видел раньше. Когда мы провожали Деда от тебя.

– Кого?

– Редактора Марка: мы так зовем его.

– С ним тогда произошел приступ. По вызову прилетал этот врач.

“А, старый знакомый!” Вот когда, значит, это было.

– Почему не сообщили об этом? Хотя бы – Лалу?

– Дед не велел.

– Можно будет навестить его?

– Я дам знать, – он не стал больше ничего говорить им.

... Марку было немного лучше на следующий день.

– Вот видишь: опять обошлось. Рано панику подняли. Привыкли, понимаешь, чуть что – спешить со своими любимыми пересадками. Хорошо, что я не дал.

Дан не стал спорить.

– Улучшение временное – нового приступа следует ждать в любой момент. И тогда произойдет инфаркт: это может значить одно – его конец, – сказал ему врач.

Но он не стал говорить об этом Марку. И не пытался больше уговаривать его.

– Лейли – не знает обо мне?

– Нет.

– И не надо: ей нельзя волноваться.

– Я сказал только Эе. И твои трое ребят знают: они приходят сюда.

– И сейчас здесь?

– Здесь.

– Славные ребята. Ты попроси пропустить их ко мне.

– Тебе нужен покой.

– Мне хорошо с ними. Они бывали у меня дома: я привык к ним.

– Знаешь, они называют тебя Дедом.

– Знаю, – Марк улыбнулся. – Попроси: пусть их пропустят.

Марку день за днем потихоньку становилось лучше; он посмеивался над опасениями врачей – но они не спускали с него глаз.

Худшее, что могло произойти, во всяком случае, оттягивалось. Другая забота вновь заняла первое место: Лейли должна была родить со дня на день, и Дан держал её почти под непрерывным контролем. Роды предстояло принимать ему.

– У него большой опыт: он первоклассный акушер, – подбадривала Эя Лейли.

... Дан связался с Марком – извинился, что не сможет навестить: у Лейли начались схватки.

– И чудесно. Нечего ко мне ехать. Сообщи, когда он родится, – я буду ждать.

И вот Дан держит новорожденного. Теперь уже – своего внука. Рядом Эя, ассистировавшая ему.

Обработав ребенка, поднес его к Лейли: показать. Потом позвал Сына и Дочь.

– Держи! – сказал он Сыну. – Твой!

– Маленький! – Дочь сияла.

И в эфир пошло сообщение: ребенок родился! Марку, Еве, Ли, Полю, Рите, – и тысячам других, с нетерпением ждавшим этой вести.

И следом за радостным событием, совершившимся днем, другое. Ночью: инфаркт миокарда – у Марка. Дан сразу же уехал в клинику.

Лейли лежала, время от времени просыпаясь и посматривая в сторону детской камеры, где спал маленький. Лал дежурил возле сына. Обоим ничего не сказали о Марке.

Марк был плох: инфаркт, довольно обширный – правда, в меньшей степени, чем ожидали врачи. Но они не скрывали опасений, что за ним следом может почти сразу последовать второй. Марк лежал неподвижно; но состояние, казалось, опять сколько-то улучшилось.