Кира Гофер - По осколкам (СИ)

«Приблизь к себе, обогрей», — так просят на осколках с периферии. Но не на всех, а лишь на тех, где на поверхности сумрак и холод, потому что и к Большой они развернуты пирамидами. Там многие ушли в пещеры… И глядя там на людей, дожирающих огромную крысу, которую мы с Крин просто не успели отловить, разве сохранишь уверенность, что среди вот них должен появиться самый сильный, самый разумный?..

А когда-то вокруг Малой звезды всем было одинаково на всяком… хочется по привычке сказать «на осколке», а правильно «на каждой грани»… было хорошо и никаких засух, непрекращающихся ночей или вечного льда. Жили с отрегулированными сезонами, со строгим временем, одним для всех.

Однако мне всегда казалось, что одинаково хорошо было только народам, покорившим звезду. А у самой звезды не спрашивали. Да она бы и не ответила.

Сейчас она снова открыта космосу, никто больше ею не пользуется и ничего от нее не забирает. Как она это понимает — потеря защиты или освобождение из плена — не знаем. Наверное, только она сейчас помнит, как разбирали планеты, как ее одевали, как заслоняли постепенно нарастающей сферой, как строили пирамиды, взявшие ее на прицел. Наверное, помнит, как заселяли новый мир по обе стороны. Одни — со знаниями, технологиями и приостановленной на время жадностью — поселились среди пирамид на внутренней стороне, согревающиеся и продолжающие черпать тепло своей покоренной звезды, но уже аккуратные в своей расточительности. Другие — посматривающие в сторону пока не подчинившегося им и их уму космоса — выбрали себе поверхность под светом Большой звезды…

Боялась ли Малая, когда ее окружали и прятали, или, наоборот, с благодарностью принимала защиту от пустоты? Радовалась ли свободе, когда мир разлетелся, или с тоской следила, как ее покидает ее искусственный щит?

Мне хочется подойти к голограмме, соединить ладони и хоть так поддержать ее, одинокую. Теперь — обратно выброшенную или свободную — как ее понять? Мне кажется, что если я ее не пойму, то у нее понять меня получилось бы. Но ей это надо?

Я лежу на мягком диване и не хочу вставать. Сейчас во мне говорит вино. Пусть говорит, я не против такого собеседника. Жаль только, что оно не брюзга. Но, может быть, я брюзгой чуточку стану сама? Что там Ала говорила про эхо?

Надо мной проплывает 15-ый. Он еще подсвечен, даже ярко. А те сотни и тысячи, где уже все закончилось и закрылось, где, по слухам, само время стоит, — тусклые, их и не разглядишь толком ни здесь, в голограмме, ни там… С каждым курсом все меньше осколков достается на изучение следующим ученикам, которых тоже становится все меньше…

Я выдыхаю струйку дыма в сторону 15-го. Зачем? А чтобы уберечь его хоть так, оградить от нашествий пусть даже дымом в голограмме. Пусть еще посветится.

Когда же краем полусонного глаза замечаю 200038-ой — вот тут-то, наконец, тело мое побеждают и вино, и дым, и лень, и плен мягкого дивана.

Выгибаюсь и пытаюсь схватить пролетающий осколок. Это же Библиотека! Мега единицы чего-то там… А вот сейчас мы ее и их всех! Никто не достал, а я ее в кулак — и держать буду. Еще спрашивать начну — знаете, что у меня в руке? Вот вы об этом сотни и сотни оборотов мечтаете, а оно у меня в руке! Вы не знаете, как открыть дверь на безжизненный осколок, как обмануть аварийную систему, как пробраться, как понять — что же крепило наш старый мир, что может стянуть и удержать…

Я вот тоже не знаю, но смотрите, что у меня!

У всех нас есть сила в руках. У меня вот такая!.. И, наверное, если ее кинуть, то можно добросить и сшибить со своей орбиты тот осколок, один из полуторатысячных… или хотя бы крысу с него долой… пусть бы поплавала в волнах космического ветра…

Сжимая пустой кулак, я чувствую, что засыпаю. И мне снится, как осколок с Библиотекой, вопреки заложенной уроком последовательности, еще пятнадцать раз проплывает рядом с моей вытянутой рукой…

Пробуждение мое сообщает, что, несмотря на вчерашнюю расположенность Алы, предоставившей мне свои покои, сегодня я вовсе не отдохнувшая. Голове нехорошо, но вряд ли это из-за вина. Не так много я его вчера выпила.

А вот сигары…

Ох, бедная Ала, если у нее вечернее расслабление каждый раз оборачивается таким вот «нехорошо». И еще крючок тянет рот… Как же она ухитряется так внятно говорить, если у нее крючок во рту?

Шарю рядом с собой и пытаюсь найти пульт. Желание одно — выключить красивый голос моей Старшей. Интересно, сколько раз прокрутился урок, пока я тут дрыхла, с ботинками на бархатистой обивке дивана.

— Ты ведь даже не разулась, — сообщает мне ее голос.

И я понимаю, что это уже не урок и пульт искать бесполезно. Но глаза открывать не хочу… Мне приятно лежать вот так и слушать, как Ала ходит по комнате, как недовольно стучит крышкой открытой коробки, откуда я вчера стащила одну из ее сигар. Мне нравится улавливать, как ее ногти чуть царапают подлокотник дивана, когда она забирает пульт… вот, оказывается, где оставленный, тут же, в изголовье! Мне хорошо слышать, как она сопит, стоя надо мной. И как собирается с духом, чтобы сказать:

— Поднимайся. Тебе надо привести себя в порядок.

— Что, и ванну дадите? — вяло интересуюсь я.

Ох, кажется, я перешла границу наглости — так возмущенно и резко у Старшей прозвучал ответный вдох сквозь зубы.

— Хорошо, хорошо, — бормочу и тяжело поднимаюсь. — Ванны не надо. Но на умыться и чистое белье я могу у вас рассчитывать или в общее сошлете?

Она молчит, по-прежнему стоя надо мной. Мой совестливый взгляд карабкается по ее серому балахону — сначала до рукавов, а потом выше, уже по золотой линии на воротнике…

Кто же они все-таки, если не мы и не Мастера?.. Хм…

— Умоешься здесь и переоденешься. А потом я познакомлю тебя с новенькой.

— Насколько она опытная? — спрашиваю я уже от узкой двери, прячущейся за еще одной занавеской.

Все-то они тут прячут!..

— Решено, что ее можно отправить в путь.

— Вы ее проверяли?

— Не было смысла. Ее сила известна по ее родителям.

— Полукровка?

— Как раз нет.

Уже закрывая за собой дверь туалетной комнаты, я думаю — а может, крючок моей Старшей связан вовсе не с выходом, а наоборот?..

Расстегнув, но еще не стащив штаны, не выдерживаю и высовываю нос обратно в комнату:

— Ала, что она за личность?

— Не волнуйся, она при тебе ненадолго.

Еще интересней!..

И прежде чем я успеваю засунуть свой нос обратно, Ала бросает мне приказом:

— Я тебе говорю — не волнуйся!

Этот тон… мы имеем право ответить на него лишь покорным молчанием. На то они и Старшие, чтобы указывать нам — тем, кто потом указывает своим Мастерам… Такая цепочка.

С недавних пор я думаю, что это цепь.

— Тебе не стоит задавать вопросы, ответы на которые тебя не касаются, — доносится до меня через прикрытую дверь уже мягче, словно примирительней.