Кира Гофер - По осколкам (СИ)

С недавних пор речи разумных я воспринимаю с меньшей отзывчивостью. Кажется, у меня что-то нарушилось в доверии тому, что мне говорят... Сначала я упустила ту, кого выслушать и понять было надо. Потом все остальное перемешалось с ее голосом — голосом недослушанности, застрявшим в моей виноватой голове, — и теперь среди всех звуков он иногда прорывается с одним коротким вопросом: «Зачем?» Они — голос и вопрос — таковы, что умеют даже кое-что заглушать, смещать и проверять на прочность. Не все выдерживает проверки.

Например, я бы услышала тогда на Первом Алу, но разве она была со мной полностью откровенна? Я бы услышала сейчас Сатс, но разве она не бросается пустыми звуками, издавая, кажется, все визгливые подряд, на какие способна? Я слушала бы себя, но разве подскажет что-то пустота такой степени, до какой на предыдущем осколке пусто и мертво?

Я бы послушала разум, но где он?

На этом осколке только мы с Сатс. Но она орет и визжит, топая ногами и расплескивая вокруг себя брызги вонючей жижи. Безветрие. Воздух над болотом напитывается резким и кислым.

— …одной из лучших! — надрывается она и тычет в мою сторону грязным мокрым пальцем.

Я не слушаю ее. Я смотрю на ее волосы: недавно восхитительно пепельные, сейчас — комок слипшихся сосулек. Ее рот зло кривится, а надо заметить, что Сатс красива, когда неподвижна.

Как-то очень быстро она перескочила с вежливой речи на дерзость.

Зачем?

— …кто бы предупредил, что эта «одна из» сама нуждается в проводнике! Она не соображает, куда идет! Какая же лучшая?! Основатель — если ты забыла, напомню — должен выбирать надежный путь, а ты совершила непростительную ошибку. Как ты смотрела? Чем слушала? Мы там едва не погибли. Как бы ты меня выводила потом, а? Не знаешь… Глупость и слабость — вот в чем ты одна из лучших! И как только мы вернемся, я непременно доложу…

— Доложи, — отзываюсь и замечаю, что, оказывается, я ее все-таки слушаю. — В тебе докладывать потом будет то же самое, что сейчас горланит. Слабость. Твоя. Не моя.

Спускаю ноги с кочки, ботинки немедленно черпают прохладную воду. Можно было бы опасаться, что какая-нибудь пиявка вползет, но я точно знаю: здесь нет никаких животных.

— Доложи, конечно, — продолжаю спокойно, — но сначала поразмысли, почему ты признаешь несправившейся меня, а о себе не думаешь ничего? Но что-то же в тебе терялось, таращилось по сторонам и не подчинялось моим приказам.

Сопит. Отплевывается, по ее перемазанному лицу текут с волос серые капли.

Я не люблю спорить, мне само по себе это неприятно, особенно когда собеседник агрессивен. Но сейчас молчать не получится.

— Для меня и для Старшей спрос с тебя невелик. У тебя нет опыта. А если ты спросишь сама с себя? Ведь ты сама не разобралась, а теперь бросаешься претензиями и обвиняешь меня… Ты вообще склонна сваливать на других свои несчастья, а это дурной признак. Твой крик и возмущение выдают в тебе такую слабость, какая больше любой той, что ты приписываешь мне. Знаю, я привела нас не очень удачно. Но на моем месте мог оказаться любой Основатель. Никто не умеет смотреть на осколок, пока не войдет. Предупреждений не было, открыто — добро пожаловать! Любой бы пошел, но ты ведь считаешь, что это лишь я сплоховала. Ты считаешь, что если доложишь Але, то она поймет тебя, а не меня. Не надо думать, что лучше других знаешь, как другие поступят, дорогая… мастер Са-ц!

Она дергается на это цоканье. Но уже не кричит.

Это хорошо, значит, выговорилась, теперь послушает сама. Ей будет очень полезно послушать — так же взбодрит, как это купание в вонючем болоте. Иногда надо умыться грязью, чтобы понять чистоту. Меня умывали не так прямолинейно, но я никогда не висела на уровне лучшей. Во мне не взращивали самообманы и самомнение. А из этой еще выбивать и выбивать.

И потому продолжаю поучительным, но мирным тоном:

— Посмотри внимательно на себя. Ты вывалилась в безопасное место, куда тебя фактически принесли. И здесь орешь на весь свет, думая, будто великую тайну мира открыла, когда объявила, что твой Основатель слаб и глуп. А почему? Нет, не почему это так, а почему ты так думаешь?

— Потому что это так!

Хочется подняться, но я остаюсь сидеть. На равных мы не будем говорить, а учительствовать лучше в солидности и сидячей позе.

— Что, по-твоему, моя слабость?

— Ты выбрала не тот путь.

— Значит, ты оцениваешь мой путь как неверный. И теперь после такой оценки у тебя появилась вдруг сила, с высоты которой ты грубишь мне? Не забудь, что еще недавно ты мне в рот смотрела и льстила, а сейчас уже никаких «вы»… Я не настаиваю на почтении, мне, в общем, все равно. Но не считай злую наглость силой, иначе ты ничего не поймешь в слабости. А тебе придется понять, что не я виновата В своем выборе, но ПРИ моем выборе оказалась никчемной ты. Ты же своими ногами боялась идти. Тебя вытаскивать пришлось. Так чего же сейчас орешь? Если просто запоздало страшно — это я пойму, можешь продолжать.

— Да, я могу оценивать верное и неверное. Я знаю, что такое сила! — заявляет она, вскинув грязную голову. — Я видела сильных Основателей, и моя семья — это старейшие Мастера. И они, когда мне назначили тебя, все разузнали. Твоя мать была одной из сильнейших. Однако об этом пришлось расспрашивать, а о твоем отце и вовсе ничего нет.

Плохо расспрашивали. Иначе из списков ее возможной пары меня бы вычеркнули быстро — и избавила бы меня судьба от такой помощницы.

— Вроде Мастера, а действовали основательно, — усмехаюсь, но на душе пакостно. — А разузнать то, чего якобы нет, что, семейного обаяния не хватило?

— Не пытайся прятать свою слабость! Кто силен, тот своих родителей не прячет. Мои-то поверили, не стали от тебя отказываться. А я еще тогда заподозрила, что ты не такая уж сильная, как про тебя говорила Ала. В итоге из всех других подтвердили тебя, хотя я видела, что с тобой что-то не так.

Видела она!

Этому юношескому гонору я, пожалуй, только откровенностью могу ответить. Лишь она уравновесит бардак в этой молодой горячей голове.

— Ты гордишься собой. Думаешь, что оказалась умнее всех своих старейших Мастеров. Ведь они ничего не заподозрили, а ты всю суть постигла…

— Что насчет тебя и твоей семьи, Инэн? Что ты унаследовала такого, из-за чего я теперь не должна видеть в тебе слабины?

Так вот что в голове этой девочки! Там все определяют семья и семейственность — и дело вовсе не в силе. Про мою семью им не сказали сразу, пришлось узнавать. Поэтому я попала под сомнение, но только у нее. Остальные удовлетворились чужим мнением, будто я — одна из лучших, и все со мной в порядке. Себя представлять и осознавать эта молодежь начинает с семьи, искренне считает себя яркой частью большой мощи. Полной силы, уважаемой, любопытной…