От звезды до звезды (СИ)

– Тихо! – Йонге поднял руку. – Я не понимаю, когда ты на своем лопочешь! Современный язык, слышишь? Говори по-современному!

«Я не знал, что императорским домом будет изменена традиция. Это иктальса… ярость… это химическая, нет биологическая… иктальса даут’на…»

– Стоп! Еще раз и медленно.

«Запах. Сводит с ума, боевая ярость».

– Ублюдки, – с чувством сказал Йонге. – Надо было мочить всех нахер и вашу главную бабу тоже.

Сайнжа передернулся, услышав грубое обозначение Императрицы, но не возразил. Раскрытые челюсти нервно подрагивали.

– Короче, слушай сюда, жаба. Если Рудольф умрет – взамен я тебя замочу.

«Ты угрожаешь мне, умансоо?»

– Я предупреждаю. Я убью тебя голыми руками, отпилю твою башку и повешу ее в кают-компании на «Фелиции».

«Бросать вызов глупо, мы неравные положения и…»

– Заткнись!

Вместе с воплем Йонге окончательно растерял остатки хладнокровия. Он вскинул руку, и между пальцев заплясали искры, обжигая кожу. Он с трудом сдерживался, потому что по металлической рамке переводчика тоже посыпалось электричество, а терять транслятор окончательно ему не хотелось. Сайнжа тоже поднял руку, но уже отгораживаясь.

«Ты слишком волноваться».

– Да, я волнуюсь, – процедил Йонге сквозь зубы. – Я очень волнуюсь. Ты видел, что происходит, когда я очень сильно волнуюсь, да? На тебя моих сил точно хватит.

Сайнжа схватил его за запястье. Йонге почувствовал, как волоски на шее начинают медленно вставать дыбом, а в позвоночнике скапливается знакомое напряжение.

– Отпусти, – сказал он все так же сквозь зубы. – Пять секунд. Четыре. Три.

Сайнжа разжал хватку, но Йонге даже не подумал утихомирить электрическое бешенство, уже отзывавшееся не только в пальцах, но и до самого локтя.

– Молись, чтобы Рудольф выжил. Всех своих долбаных богов умоляй.

«Я не могу. У нас нет таких молитв. Но мне очень жаль».

– Жаль? – Йонге чуть не подавился и уже зашипел. – Где врать научился? Твой ученый дружок сказал, что вы не умеете сожалеть!

«Так было. Но стало иначе, – возразил Сайнжа. Он приложил обе руки к груди. – Я чувствую сожаление… и боль».

– Боль? – снова повторил за ним Йонге. – Чью?

Лично он ощущал, как начинает першить в горле. Йонге Далине не плакал никогда, если не считать сопливого детства, в котором у любого мальчишки бывают такие моменты, когда хоть умри, а сдержать рыданий не можешь. Сейчас Йонге понимал, что готов заплакать от отчаяния и бессилия.

«Твою. Мою. Общую».

Йонге беззвучно открыл рот, но горло окончательно сжалось, и ему пришлось заморгать, чтобы яут перестал расплываться перед глазами. Конечно, от напряжения, просто глаза устали всматриваться сквозь ненормальное освещение…

Сайнжа протянул руку и быстрым движением провел по его глазам согнутым пальцем. Йонге инстинктивно зажмурился, когда жесткая шкура прошлась по векам, стирая выступившую соленую воду.

Сайнжа что-то сказал, но Йонге не видел переводчик и слишком медленно реагировал. Яут стиснул его поверх рук и слегка приподнял с пола. Йонге чувствовал, как нервически дергаются пальцы на восстановленной руке, и когти скребут по лопаткам. Сайнжа наклонил голову, дредлоки рассыпались ворохом, закрывая и человека, и яута.

– Шею свернешь, кретин, – прорычал пилот, отчаянно пытаясь спасти транслятор от поломки, а свои ребра – от трещин.

Электрическая судорога медленно угасала. Йонге судорожно дышал в плечо яута и считал – сто, двести, триста. Секунда за секундой капали, сливаясь в бесконечное отчаянное ожидание.

Сайнжа заворчал и качнулся из стороны в сторону, поставил Йонге на пол и отстранился, продолжая держать человека за плечи. Йонге поднял транслятор, словно выставил между ними стену из металла и силовых полей.

«Я ожидаю, что будет исправление…»

Йонге рывком высвободился, попятился и прислонился к двери. Он не знал, что ему делать сейчас и что будет потом. Он не мог думать ни о чем вообще, кроме того, что Рудольфу нужен почти литр детокса, и если Цвейха не сможет его сделать или сделает неправильно…

Над головой запищало. Йонге почти отпрыгнул. Сайнжа подхватил стакан и щелкнул пальцами. Дверь открылась. Йонге развернулся и сделал шаг в лабораторию. Возле стола возвышался смутной громадой Цвейха, скрестив руки на груди.

– Эй! – Рудольф сидел там же, свесив ноги, и откровенно потягивался. – Блин, кто украл мою кровать? Йонге, это твои шуточки?

Сайнжа наклонился через плечо Йонге, схватил его за руку и всунул в скрюченные пальцы стакан.

– Так, а почему вы голые? – изумился Рудольф, перестав крутить плечами. – Я что, опять пропустил оргию?

Чувствуя непоколебимую поддержку в лице яута за своей спиной, Йонге прислонился к нему и нервно засмеялся.

***

На почве нервных потрясений у отважного первого пилота случилось расстройство желудка.

Йонге оставил Рудольфа разбираться с историей о коллективном сумасшествии, а сам засел в санитарной комнате, посылая страшные проклятья в адрес яутских инженеров, занимавшихся разработкой унитазов.

Казалось, по их задумке отважный воин не должен задерживаться в стыдном месте более чем на пятнадцать секунд, поэтому сиденье проектировалось как можно более неудобным.

Йонге мрачно рассматривал собственные ноги, болтающиеся в воздухе, и вспоминал рассуждения Стилина. Тот многословно доказывал всем желающим, что в такой важной вещи, как дефекация, недопустима небрежность, и приводил в пример всеобщее заблуждение в виде удобных высоких сидушек, на которых при этом совершенно не работают мышцы малого таза.

Согласно теории Стилина необходимо было восседать на корточках, продуманно включая в работу все мышцы. Сейчас Йонге даже готов был разделить эти странные взгляды, но нога не позволяла вскарабкаться на пьедестал, и он продолжал страдать на угловатом и слегка наклонном сиденье.

Убедившись, что организм наконец-то пришел в себя и больше не пытается вывернуться наизнанку, Йонге сполз на пол и прошествовал в уже хорошо знакомое помещение для принятия ванн. Правда, на этот раз никто не позаботился о его одежде, и пришлось натягивать все как есть.

Пригладив волосы и тщательно одернув рубашку, Йонге выпрямил спину и почти чеканным шагом вышел в коридор. Пафос несколько портила вынужденная босоногость: замотанная ступня была по настоянию Рудольфа еще и укреплена фиксирующим бинтом, поэтому в ботинок не вмещалась.

Добравшись до общей залы, Йонге с облегчением устроился в одном из кресел, присоединившись к светскому рауту. Транслятор занимал почетное место на столе – между клыкастым черепом и еще чем-то круглым. В обстановке, рассчитанной на свою расу, яуты выглядели монументально, и на всякий случай хотелось говорить, почтительно понизив голос.