Дот Хатчисон - Сад бабочек (ЛП)

Ведь именно так он превращал нас в свою собственность.

Но он пришел не к новой девушке. Он пришел поговорить со мной.

И не было похоже, чтобы он спешил с этим.

Я подтянула ноги и села по-турецки, раскрыла книгу на коленях и стала читать, чтобы как-то заполнить пустоту. Потом Садовник протянул руку и мягко закрыл книгу. Я подняла на него глаза.

– Давно ты наблюдаешь за моей семьей?

– Примерно с тех пор, как у меня появились крылья.

– Но ничего об этом не говорила.

– Ни вам, ни кому-то еще.

Даже Лионетте с Блисс, хотя была близка к этому. Не знаю почему. Может, легче было представлять его лишь в образе маньяка? И мысль, что у него могла быть семья, казалась… какой-то извращенной. И сама мысль, что могло быть еще ненормальнее, приводила бы их в смятение.

– И о чем ты думаешь, когда наблюдаешь за нами?

– Думаю, что ваша жена больна. – Я редко лгала ему; правда была тем единственным, что всегда принадлежало мне. – Думаю, что она боится Эвери и не хочет этого показывать. Она обожает вашего младшего сына и очень ценит эти прогулки с вами, поскольку лишь в эти минуты вы все свое внимание посвящаете ей.

– И все это ты увидела с верхушки дерева?

К счастью, мой ответ скорее позабавил его. Он прислонился к изголовью кровати, заложив одну руку за голову наподобие подушки.

– Я не права?

– Права. – Садовник взглянул на девушку у себя на коленях, потом снова на меня. – У нее уже давно проблемы с сердцем. Не настолько серьезные, чтобы делать пересадку, но накладывают некоторые ограничения на образ жизни.

Значит, его жена тоже была своего рода Бабочкой.

– Это раз.

– И она действительно обожает младшего сына. Она гордится им. Он прекрасно учится, ведет себя учтиво, и одно удовольствие слушать, как он играет на скрипке или пианино.

– Это два.

– Мы оба постоянно заняты. У меня – Сад и бизнес, а у нее – свой график в благотворительных фондах. Нам бывает трудно согласовать время. Но мы стараемся выкроить часок для этих прогулок. Это полезно для ее сердца.

– Это три.

И осталось самое сложное. То, что никому из родителей не хочется признавать.

Он не стал об этом говорить. И в этом молчании заключалась правда.

– Ты многое подмечаешь, верно? В людях, в поведении, в событиях. Глубже других вникаешь в суть вещей.

– Я многое подмечаю, – согласилась я. – Но не думаю, что вникаю в самую суть.

– Ты понаблюдала, как мы гуляем по саду, и додумалась до всего этого.

– Я не додумывалась. Просто прочла по невербальным знакам.

Именно язык тела подсказал мне, что наш сосед – педофил. Задолго до того, как он сам себя выдал, до того как впервые коснулся меня и попросил дотронуться до него. Это было видно по его взгляду, когда он смотрел на меня и на других детей. Я видела это в потухших глазах его приемных детей. Я была готова к его домогательствам, так как знала, что рано или поздно это произойдет. По невербальным знакам я догадалась насчет бабушкиного газонокосильщика. По ним же я распознавала детей в школе, которые хотели поколотить меня просто потому, что могли. Язык тела был для меня лучше всякой сигнализации.

И теперь я видела, что Садовник изо всех сил пытался выглядеть расслабленным. Но у него не получалось.

– Я никому не собираюсь об этом рассказывать.

В этом все дело. Теперь он действительно расслабился, хоть не полностью. Если его не одолевало желание, он был на удивление сдержанным человеком.

– Мы не знаем про них… и они не знают про нас, ведь так?

– Именно так, – прошептал Садовник. – Некоторые вещи… – Он так и не закончил эту мысль, по крайней мере вслух. – Я не хочу причинять боль Элеоноре.

Я не знала его имени, но теперь знала имя его жены.

– А ваш сын?

– Десмонд? – На мгновение мне показалось, что он удивился. Потом покачал головой. – Десмонд совсем не такой как Эвери.

Единственной моей мыслью было: «Слава богу».

Он убрал с коленей голову девушки и уложил на кровать, после чего протянул мне руку.

– Я бы хотел задать тебе один вопрос, если ты не против.

Я не понимала, зачем было вставать, чтобы задать вопрос, но послушно отложила книгу и взяла его за руку. Девушка не проснулась бы до самого утра, так что не было необходимости сидеть у кровати. Садовник повел меня по коридору, при этом касался каждой витрины, мимо которой мы проходили. При желании я могла попросить его назвать всех по именам, и он бы всех назвал. Каждое имя, каждую Бабочку – он знал и помнил всех.

Но у меня не было желания.

Я решила, что он отведет меня в мою комнату, но в последний момент мы свернули в пещеру за водопадом. В пещере было темно, только луна светила сквозь стеклянную крышу, и ее преломленный свет пробивался сквозь водяную завесу.

И мигающий глазок камеры.

Мы молча стояли в темноте и слушали, как журчит и разбивается об искусственные скалы вода. Пия, которая попала в Сад примерно на год раньше меня, говорила, что трубы на дне пруда поддерживали постоянный уровень воды и откачивали ее, а по другой трубе вода поднималась на вершину скалы и собиралась в небольшой резервуар, который питал водопад. Возможно, она была права. Я не умела плавать, поэтому никогда не ныряла и не пыталась это проверить. Пия любила во всем копаться и разбираться, как это работает. Когда Йоханна оказалась за стеклом, Пия отправилась к пруду и сообщила, что теперь вдоль берега установлены сенсоры.

– Я думал, что приводит тебя сюда, – проговорил Садовник через некоторое время. – С вершиной скалы еще можно понять – там свободно, открытое пространство и высота дают тебе чувство безопасности. Но здесь… что дает тебе эта пещера?

Возможность говорить все, что вздумается, и не бояться наказания, потому что шум водопада заглушает слова и в микрофоны ничего не слышно.

Но он хотел услышать что-то личное, более значимое, поскольку считал, что я всему придаю значение. Пришлось с минуту подумать над ответом, который устроил бы его и был близок к правде.

– Здесь нет иллюзий, – сказала я наконец. – Кругом все растет и зеленеет, но в конечном счете умрет и истлеет. А здесь – просто камень и вода.

Здесь мы с девушками сидели наедине, и легко было представить, что не было никаких Бабочек. У тех, кто выслуживался, крылья на лицах были как карнавальные маски, но в полумраке пещеры легко было представить, что это лишь тень так причудливо падает на них. Мы распускали волосы, прислонялись к каменным стенам, и не было никаких Бабочек. Пусть и продолжалось это недолго.

Так что иллюзия, возможно, и была. Но это была наша иллюзия, не созданная им для нас.

Он выпустил мою руку и, вынимая шпильки из прически, распустил мне волосы. Они рассыпались у меня по спине и закрыли крылья. Садовник еще никогда этого не делал – если только расчесывал нас. Но он оставил все как есть и спрятал шпильки в карман.