Дот Хатчисон - Сад бабочек (ЛП)

Было около трех часов утра, когда стена перед моей комнатой начала подниматься. Только эта секция – если заглянуть сквозь витрины в комнату Изры или Маренки и как следует присмотреться, можно было увидеть, что другие секции остались на месте. Мы так давно не видели этих мертвых тел, даже странно и приятно было открывать глаза. Я заложила книгу пальцем, готовая увидеть пред собой Садовника: одна рука на пряжке ремня, глаза горят от возбуждения…

Но это оказался Десмонд. Ужас и страдание застыли в его бледно-зеленых глазах. Таким я не видела его уже несколько месяцев. Он оперся рукой о стеклянную стену, чтобы сохранить равновесие, но колени у него дрожали и подгибались.

Я закрыла книгу и поставила ее на полку. Потом села на кровати.

Десмонд сделал несколько нетвердых шагов, вошел в комнату и упал на колени. Затем закрыл лицо руками, вздрогнул и уставился на свои ладони, словно они ему не принадлежали. Его била дрожь, он согнулся пополам и прижался лбом к металлическому полу. От него шел тот тошнотворный химический запах, какой я чувствовала всякий раз, когда бывала рядом с жимолостью возле выхода.

Прошло минут десять, прежде чем Десмонд сумел что-то выговорить, но и тогда голос у него дрожал и срывался.

– Он обещал, что позаботится о ней.

– И сдержал слово.

– Но он… он…

– Избавил ее от страданий и уберег от разложения, – закончила я спокойно.

– …убил ее.

Все-таки до отца ему было далеко.

Я разделась и опустилась рядом с ним на колени. Начала расстегивать его рубашку. Десмонд посмотрел на меня как на больную и оттолкнул мою руку.

– Я помогу тебе принять душ, от тебя несет.

– Формалин, – пробормотал он.

В этот раз Десмонд позволил себя раздеть и поплелся за мной в душ. Я усадила его на полу и пустила теплую воду.

В том, что происходило дальше, не было ничего сексуального. Это как если б София купала своих полусонных девочек. Когда я говорила ему наклониться, поднять руку или закрыть глаза, он подчинялся, но ничего не говорил, словно не осознавал происходящего. Мой шампунь и гель для душа имели фруктовый аромат, и я вымыла Десмонда с ног до головы, так что воняла теперь только его одежда.

Я замотала Десмонда в полотенце и взяла его ботинок, чтобы вымести в коридор пропахшую одежду. Потом вернулась и вытерла насухо себя и его. Мне то и дело приходилось вытирать ему лицо – в ду́ше я этого не заметила, но по его щекам без конца текли слезы.

– Отец сделал ей какую-то инъекцию, чтобы усыпить, – прошептал Десмонд. – Я думал, мы отнесем ее в машину, но он отворил комнату, которую я прежде не видел… – Парень содрогнулся. – Когда она уснула, он надел на нее оранжевое платье и уложил на операционный стол. А потом… подвесил ее…

– Прошу тебя, не рассказывай, – перебила я тихим голосом.

– Нет, я должен. Потому что однажды он сделает с тобой то же самое, ведь так? Вот что он делает, вот как он уберегает вас: бальзамирует вас, еще живых… – Он снова содрогнулся; голос его подводил, но он продолжал. – Он стоял и объяснял мне каждый шаг. Как он сказал, чтобы однажды я сам мог этим заниматься. Сказал, что любовь – это не только удовольствие, сказал, что мы должны быть готовы к тяжелым испытаниям. Он сказал… он…

– Идем, ты весь дрожишь.

Я подвела его к кровати, укрыла одеялом и села рядом, сложила руки на коленях.

– Он сказал, если я действительно люблю тебя, то не позволю никому другому прикоснуться к тебе, что сам о тебе позабочусь.

– Дес…

– Он показал мне других. Я думал… я думал, он просто возвращает вас на улицу! Я не понимал…

Десмонд раскис окончательно, всхлипывая так, что тряслась кровать. Я поглаживала его по спине, пока его душили рыдания. Я не знала, как еще могла утешить его, ведь он по-прежнему не знал всей правды. У Зары была костная инфекция, а он полагал, что люди, если они ломались, либо накладывали на себя руки, либо запускали себя до такой степени, что умирали. Десмонд пока не знал главного.

Но теперь, когда он сам готов был сломаться, я не смогла рассказать ему. Тогда он стал бы бесполезен. Чтобы помочь нам, он должен был набраться храбрости.

Хотя на этот счет у меня были большие сомнения.

– Она сама выбрала место, – сумел выговорить он. – Отец заставил меня донести ее, и показал, как следует располагать тело, как запечатать контейнер и заполнить смолой. Прежде чем запечатать ее, он… он…

– Поцеловал ее на прощание?

Десмонд судорожно кивнул и начал икать.

– Он сказал, что любит ее!

– В его понимании это и есть любовь.

– И как ты только терпишь меня?

– Иногда – с трудом, – призналась я. – Я напоминаю себе, что ты не знаешь всей правды. Многое из того, что делают твой отец и брат, тебе пока неизвестно. Иногда только это и помогает, иначе видеть тебя не могла бы. Но ты…

– Продолжай, прошу.

– Но ты трус, – вздохнула я. – Ты понимаешь, что это ненормально – держать нас здесь. Ты понимаешь, что это противозаконно. Тебе известно, что он насилует нас, а теперь тебе известно, что он нас еще и убивает. Кого-то из этих девушек, возможно, разыскивают родные. Ты знаешь, что это неправильно, но ничего не делаешь. Ты говорил, что ради меня собираешься стать храбрым, но так и не стал. И если честно, я даже не знаю, сможешь ли.

– Узнать обо всем этом… обо всем рассказать… мама этого не переживет.

Я пожала плечами.

– Будешь тянуть – я тоже этого не переживу. Ты можешь и дальше оставаться трусом, но у тебя всегда есть выбор. Тебе известно про Сад, но ты не сообщаешь в полицию, не пытаешься освободить нас. Это твой выбор, и ты совершаешь его изо дня в день. Ничего не поделаешь, Десмонд. Но прикидываться и дальше уже не выйдет.

Десмонд снова заплакал. А может, он так и ревел все это время… Справиться с таким потрясением оказалось выше его сил.

Он пролежал молча в моей кровати до самого утра. Когда солнечные лучи осветили Сад, собрал свои пропахшие формалином вещи и ушел.

Мы не виделись несколько недель. Лишь однажды Десмонд пришел в Сад – посмотреть на Зару, когда смола затвердела, и ее уже не скрывала часть стены. После этого все стены поднялись, и суровая реальность, завуалированная на протяжении всего лета, обрушилась на нас с прежней силой. Мы были Бабочками, и наш короткий срок оканчивался под стеклом.

* * *

– Постойте. Вы, кажется, говорили, что все началось с Кейли, – напоминает Эддисон.

– Да. Я как раз подхожу к этому.

– А…

Инара поглаживает большим пальцем драконью шею и делает глубокий вдох.

– Кейли попала к нам четыре дня назад.

* * *

Прошло какое-то время, прежде чем я смогла выполнить обещание, данное Заре. Садовник согласился, чтобы мы поставили пьесу целиком – когда я объяснила ему, ради чего. Но ему хотелось, чтобы все было сделано «как подобает». Он заказал все необходимые костюмы и принес Блисс ящик глины, который весил больше ее самой. Она должна была слепить для нас короны. Мы распределили роли, и девочки разучивали текст. Некоторым из них доводилось читать английские пьесы, но почти никому не приходилось участвовать в настоящем представлении.