Стражи: Gelidus Corde (СИ)

Мы с Кетернией не говорили друг с другом. Лишь один раз, когда я предупредил ее, что до самолета оставалось пять часов, я сказал:

— Ты можешь поспать, тебе станет лучше, — она действительно выглядела измотанной.

— Я не могу спать, — коротко ответила она.

Стражница боялась, что Себастьян залезет к ней в голову. Я же мечтал, чтобы мы встретились там, во снах, но все равно не решался задремать хоть на секунду.

Ожидание заставило меня думать только об одном: что предпримет Совет?

***

Самолет мягко приземлился на посадочную полосу. Пассажиры аплодировали, радостно смеялись и переговаривались о местах, которые они смогут посетить в Осло. Мы же с Кетернией молча собирали багаж. Я позвонил бабушке, когда мы стояли на паспортном контроле, но трубку она не взяла. Я заволновался, но предположил, что она может быть в Совете.

— Знаешь, чего хорошего в жизни стражей? — мне очень захотелось взбодрить Кетернию.

Она подняла на меня вопросительный взгляд.

— Совет за все платит и разбирается с визами, — я улыбнулся.

Стражница отвернулась, но я заметил мимолетную ухмылку, мелькнувшую у нее на лице.

Зимняя Норвегия напоминала сказку, а тогда особенно: канун Рождества. Все было укрыто снегом и украшено гирляндами, в магазинах были оборудованы невероятные витрины, которые хотелось рассматривать часами, но у нас не было на это времени. Мы уверенно шли в сторону автобусной остановки, откуда через пятнадцать минут мы должны были уехать на Сенью.

— Здесь холодно, — сказала Кетерния, дыша на руки, чтобы их согреть. — Но я примерно такое и ожидала.

Я ухмыльнулся и снял с шеи шарф, затем протянул его стражнице.

— Замотай, я-то не замерзну.

Она буркнула «спасибо» и закрыла шарфом все лицо.

На остановке было много народу: все хотели сбежать из столицы к своим родственникам на праздники. Мы с Кетернией спрятались под крышу, метель разыгралась не на шутку.

— Так странно, я немного боюсь говорить по-норвежски, хотя знаю, что могу, — стражница поправила шапку, съехавшую на глаза.

Я рассмеялся:

— А представь, каково мне было говорить по-русски.

Я резко остановился, не понимая, почему мне стало так легко. Я все еще чувствовал непреодолимую скорбь, но спокойно смеялся.

«Что это значит?» — спросил я сам себя, когда внезапно услышал отдаленно знакомый голос, словно из прошлого.

— Хорошо, что автобус еще не пришел, Элиас, иначе мы бы расстроили папу своим опозданием.

Я не сдержался и вышел из-под козырька, ища женщину, сказавшую это.

— Саша, ты куда? — Кетерния последовала за мной, не понимая, что со мной происходило.

Женщина стояла на самом краю тротуара, смотрела на дорогу в ожидании нужного автобуса. Рядом с ней был мальчик, лет десяти, не больше. Он не застегнул куртку, а на белокурой голове не было шапки — снег путался в волосах.

— Мам, смотри, они снова не тают, — мальчишка поднял ладонь, чтобы мама увидела блестящие снежинки.

Она обеспокоенно схватила ребенка за руку.

— Элиас, ты, наверное, замерз, — она присела, заглядывая ему в глаза.

Я увидел ее лицо и не смог дышать.

— Не-а, — Элиас заливисто рассмеялся.

— Саша, что произошло? — стражница выглянула из-за плеча.

— Мама… — непроизвольно выдохнул я.

Она не изменилась. Голубые глаза, как у бабушки, добрая улыбка, светлые волосы, мягкий голос… Она была такой же, как я ее запомнил. До того, как она решила оставить меня. Мама подняла взгляд на нас, Элиас тоже повернулся в нашу сторону. Его глаза были серыми. На секунду во взгляде женщины мелькнуло понимание, даже скорбь, но все было в мгновение ока стерто заклинанием.

— Мам, кто это? — Элиас показал на нас пальцем.

Женщина замялась: стертые воспоминания были готовы вернуться, когда Кетерния выступила передо мной.

— Мы — бродячие фокусники и за такую магию со снежинками можем взять тебя в труппу, когда подрастешь, — говорила чертовка по-норвежски, улыбаясь ему, моему младшему брату. — Но сейчас, не подскажете, который час, пожалуйста?

Мама блаженно улыбнулась, потеряв меня из виду — она не вспомнила.

— Пять тридцать, — ответила она, возвращая Кетернии улыбку.

— Спасибо, — поблагодарила стражница, развернулась ко мне, взяла под руку и увела.

Одна единственная слеза скатилась по моей щеке. Я столько в жизни упустил: настоящую семью, совместные выходные, рождение брата… Я понял, что я не ненавидел мать все эти годы, я лишь тосковал, чувствовал обиду за то, что она стерла меня из своей жизни. По-настоящему, я любил ее.

Я был рад, что Кетерния ничего не спросила, хотя знал, что ей было любопытно: я никогда не рассказывал ей, что произошло со мной.

«Но рассказал Мариссе», — с грустью подумал я, когда поднимался в автобус.

Мама с Элиасом все еще стояли на остановке. Я смотрел в окно, как их силуэты растворялись в серой дымке метели. Я никогда бы не смог быть рядом с ними, потому что только так я мог защитить хотя бы их…

***

Остров Сенья встретил нас ледяным ветром и снежным бураном, сквозь который невозможно было ничего увидеть. Автобус не шел по жилым кварталам, поэтому мы плелись вдоль дороги. Я старался отгонять снег, как мог, но коварные снежинки все равно залетали за шиворот.

— Далеко еще? — спросила Кетерния, догоняя меня.

— Нет, мы почти пришли, — вдалеке я уже видел плотно растущие деревья, скрывавшие наш задний двор от любопытных глаз.

Я ускорился, предвкушая, что наконец-то смогу оказаться дома, где мне рады. Я повернул налево, быстро преодолел тропинку к крыльцу и постучал в дверь: звонок был сломан уже очень давно. Я услышал, как бабушка спускалась по скрипучей лестнице, затем прошла по коридору и повернула замок. Дверь медленно открылась.

— Привет, бабуль, — я никогда ее так не называл.

— Александер, что ты здесь делаешь? — бабушка включила свет в прихожей, пытаясь разглядеть нас.

Я ужаснулся. Мы виделись всего лишь несколько дней назад, но сейчас бабушка выглядела совсем старой. Ее глаза подслеповато вглядывались в наши лица, морщины исполосовали лицо, а руки стали сухими и худыми. Она выглядела намного старше своих лет.

— И Кетернию привел, здравствуй. У вас что-то произошло? Зачем вы приехали?

— Добрый вечер, — стражница вежливо поздоровалась, но не стала отвечать на вопросы.

Я боролся с желанием обнять бабушку, которая больше не выглядела, как могущественный лидер стражей.

— Похоже, что действительно что-то произошло, проходите внутрь, — строго сказала она, пропуская нас в дом.

Я сразу пошел наверх, шепнув Кетернии, чтобы она следовала за мной. Бабушкин кабинет остался прежним: много книг, массивный стол для работы, заваленный кипой бумаг, и мой любимый телевизор, отодвинутый в угол.