Стражи: Gelidus Corde (СИ)

Я блаженно улыбнулся, притягивая Кетернию поближе к себе. Мгновение, и нас уже было не видно.

— Хорошо быть настоящим стражем, так? — спросил я, но не получил ответа. — Ты так молчалива. Замерзла, наверное? Тут я не помощник… Ну, ничего, вот уже и наша крыша.

Я постарался приземлиться, как можно мягче. Каждый шаг оставлял на снегу окровавленный след. Я слегка кивнул головой — люк в квартиру с грохотом распахнулся.

— Смотри, тут так тепло…

Я аккуратно опустил ее вниз, а затем спрыгнул сам, вновь подхватывая ее на руки. Я не обращал внимание на то, что ее кожа была холодна, как лед, а сердце не трепетало в груди. Я сбежал вниз по лестнице и подошел к дивану. Слабые пятна крови все еще проступали на обивке. Я бережно положил девушку на него и сел на пол подле нее.

— Ну, грейся, как только тебе станет лучше я заварю чаю, мы сядем прямо тут и будем смотреть кино вместе. Ты что еще не видела? — я встал на ноги, думая взять ее ноутбук, чтобы найти очередной фильм. — А, потом скажешь.

Я вновь сел рядом с ней, ожидая, когда она откроет глаза и улыбнется. Так прошел час. Помешательство медленно отступало, возвращая мне власть над разумом. Однако я бы хотел, чтобы оно никуда не уходило, а позволило мне остаться в сладком неведении. Я отвернулся от стражницы. Я должен был признать.

— Кетерния умерла, — слеза скатилась по щеке.

Я окончательно сломался. Все рыдания, что я прятал внутри, вырвались наружу. Я больше не мог молчать. История о моих родителях, то, что я стер из памяти Кетернии, любовь к Мариссе — я все рассказывал трупу той, кого любил. Сердце рвалось на части.

— Ты ведь обещала быть рядом, — я повернулся к ней и схватил ее, в отчаянии притягивая к себе.

Тяжесть смерти окружила меня. Сам я ее не боялся: я ждал этого покоя, когда сердце остановится, а разум перестанет в исступлении звать на помощь. Я верил, что каждый, кто умирает, находит свое место, будь то Рай или Ад, а, может, даже Чистилище. Наверное, Марисса уже встретила Кетернию в Эдеме, а Себастьяна занесло прямиком в Преисподнюю. Только я остался здесь и ждал, когда смерть вернется за мной, заявив, что все это — предсмертные видения. Но время текло, а я все еще чувствовал, как бьется сердце, как холодна Кетерния… Я все еще жил. Если бы ко мне сейчас кто-нибудь зашел, то он бы точно отправил меня в лечебницу.

«Или убил», — мысль о смерти ублажала сознание.

Наверное, будь Кетерния жива, она сказала бы мне жить. Нет, даже приказала бы, мило нахмурив брови. Но она умерла, больше она никогда не будет ругаться на меня.

Я ждал чуда, как тогда, во сне: приплывут мерроу, одна из них пожертвует собой и спасет чертовку… Такого бы никогда вновь не произошло, хорошего должно быть понемножку.

Каждая минута, что я цеплялся за Кетернию, все больше и больше стирала меня нового: того, кого создала огненная стражница. Я возвращался в начало. Ведь, чтобы ожить, стоило вернуться на старт?

Усталость съедала тело, глаза предательски слипались, хотя я пытался запомнить все черты ее лица, каждую бледную веснушку, даже самый мелкий шрам на руке. Я прятал от себя обрубки ее пальцев: моя Кетерния была идеальной.

Наконец я больше не чувствовал в себе никаких сил: долгожданный сон забирал меня в свои объятия. Я сомкнул веки, оставляя ее одну.

— Прощай, — прошептал я, отпуская бездыханное тело и сползая на пол.

Морфей уже творил свои чары, не позволяя ослепительному свету жизни разбудить меня от безмятежного сна…

Комментарий к Глава 28

Ну, все, господа.

Завтра вас ждет эпилог, где в примечаниях я укажу всю информацию по поводу продолжения.

Кстати, завтра будет ровно год, как я запостила Пролог на фикбуке.

Можете заглянуть ко мне группу: https://vk.com/kkklavinia

Спасибо за 58+

Как всегда буду рада вашим отзывам! <3

========== Эпилог ==========

Лавина — это снег, ставший огненной печью.

Она ледяная, но все пожирает.

«Человек, который смеется» Виктор Гюго

Вода с шипением уходила в трубу, пока я намыливал голову. Даже обычный душ после всего, что случилось, казался манной небесной.

С тех событий прошла неделя. Я не мог с полной уверенностью сказать, что мое помешательство отступило, но, во всяком случае, мне так казалось. Каждую минуту я вновь и вновь вспоминал тот день, который начался так, как я бы хотел провести всю свою жизнь: дома с той, кого люблю, а закончился разрушением всего, что было для меня важно и дорого.

Долгое время Совет прятался в тени, не откликаясь на сообщения бабушки. Казалось, что их совершенно не заботило то, что стражи практически вымерли. Они вышли на связь лишь через несколько дней после происшествия.

— Все под контролем, — вот, что сказала одна из их безвольных марионеток.

Контролировали они все откровенно дерьмово, хотя не мне было судить других людей.

Похороны Мариссы состоялись лишь несколько дней назад, когда ее тело нашли в лондонской квартире, где она жила с Себастьяном. Я был на них. Ее семья, что не была связана с миром стражей, была убита горем. Я их понимал. Уверен, что это были не последние слезы, что они пролили по своей дочери.

День тогда был ясный, ни одно облако не омрачало небосвод. На свежую могилу, вырытую в промерзшей земле, я принес подсолнух, ведь она любила эти цветы. Я не молился, как делали другие: я извинялся, раскрывая все карты перед ней. Я не мог врать мертвым. С кладбища я ушел первым: в Санкт-Петербурге меня ждали дела.

Даже среди людей шла молва, что на набережной Васильевского острова, где жила Кетерния, произошло массовое убийство: столько было крови. Я молча соглашался со всеми, кто заговаривал об этом, так оно и было — не было смысла лгать.

Я переключил воду, обдавая себя кипятком.

Мои силы восстановились не сразу. Бабушка пояснила мне, что даже тогда, на крыше, я был слабее Себастьяна. Оно было ясно, он ведь меня убил. Объяснение тому было одно: незапланированное перемещение. Останься мы тогда в Санкт-Петербурге, все могло бы обернуться иначе…

Я отбросил эту мысль в сторону — она бы точно привела к тому, что я бы вновь погряз в собственном сознании, ища виноватых. Я вздохнул.

Семья Леруаморо молчала. Стефан никак не отреагировал на то, что его сын был убийцей, хотя, как говорила бабушка, Совет несколько раз допрашивал его, пытаясь выведать информацию. Единственное, что я знал наверняка: одна из сестер Себастьяна была разбита этим известием. Скорее всего это была та, которую он боялся огорчить, как пелось в той праведной песне.

Слова, сказанные в ней обо мне, частенько преследовали меня в кошмарах и наяву, но я не верил, что действительно проиграю Совету. Я научился видеть правду так же ясно, как иногда видела ее Кетерния: бездействие не показывало власть, оно лишь открывало глаза на трусость и безразличие к стражам. Однако проигрыш не пугал меня так сильно, как я страшился одиночества. Иногда я не мог пробыть наедине с собой даже минуты: былые страхи опутывали сознание и затуманивали чувства. Я знал, что со временем это пройдет, я снова смогу заглядывать в глаза ужасу, не пригибаясь к земле. Но пока что это было невозможно.