Фредрик Бакман - Вторая жизнь Уве

Джип сзади бешено сигналит, так, будто его зажали в трюме парома «Финляндия». И тут у Уве, выражаясь автомобильным языком, отказывают тормоза. Распахнув дверь, он выскакивает, решительно шагает к джипу, дергает ручку водительской двери.

– Что, чайников за рулем не видал?

Водила не успевает ответить.

– Ты, гнида, чмошник конченый, сука! – кричит Уве прямо в лицо лысому детине с наколками на шее, и слюни фонтаном брызжут по салону.

Бугай не успевает ответить, Уве не дает ему опомниться. Хватает за ворот, рывком выдергивает из машины, бугай неуклюже шлепается наземь. Вроде немаленький, весом за центнер, но Уве мертвой хваткой вцепился ему в воротник – не вырваться. Бугай, видно, ошеломлен: откуда такая силища в руках у старпера? Настолько, что даже не думает трепыхаться. Молнии блещут в глазах у Уве, когда он, схватив бугая, верно тридцатью пятью годами младше себя, крепко прижимает его к борту джипа – аж хрустит железный кузов. Утыкает указательный палец бугаю в темечко, упирается глазами в его глаза так близко, что чувствует его дыхание.

– Бибикни мне еще раз и считай, что ОТБИБИКАЛСЯ на этом свете. Усек?

Бугай бросает взгляд на своего татуированного товарища, потом на вереницу машин, скопившихся позади джипа. Никто даже не думает прийти ему на подмогу. Никто не сигналит. Никто не рыпается. Похоже, на уме у всех одно: ежели личность без татуировок в возрасте Уве вот так кидается на татуированную личность соответствующего возраста, да еще возит означеннную личность о борт джипа, то ежели кто и нуждается в содействии, то отнюдь не вышеназванная татуированная личность.

Глаза у Уве уже черные от гнева. Татуированный бугай, быстро прикинув, счел это весомым аргументом – старичок-то, по ходу, реально разбушевался – и чуть приметно повел кончиком носа вверх, потом вниз.

Уве, кивнув, отпускает его. Разворачивается на сто восемьдесят градусов, обходит джип кругом, возвращается к «саабу», садится. Парване смотрит на него разинув рот.

– А теперь слушай меня, – спокойно говорит Уве, аккуратно прихлопывая дверь. – Ты ведь уже родила двоих, а скоро родишь и третьего. Приехала из другой страны, наверняка сбежала от войны, преследований и прочих ужасов. Выучила чужой язык, получила образование, нашла работу, содержишь целую семью, в которой кроме тебя, похоже, никто ни на что не пригоден. И я, леший меня забодай, подумать не мог, что в мире есть такая хреновина, которая бы тебя напугала.

Уве пристально смотрит на Парване. Та только диву дается. Уве властно указывает на педаль у нее под ногами.

– Я же не прошу тебя стать нейрохирургом. А всего лишь – научиться водить машину. Тут газ, тут тормоз, тут сцепление. Самые тупые болваны на свете и те смогли разобраться, что к чему. Так неужели ты не сумеешь?

И произносит семь слов, которые отложатся в памяти Парване самым изысканным комплиментом из всех когда-либо слышанных:

– Ты же ведь не круглая дура!

Парване убирает со щеки прядь волос, мокрую от слез. Обеими руками неуклюже вцепляется в руль. Уве кивает, пристегивается, садится поудобней.

– Так, выжми сцепление, а потом делай, как я скажу.

К концу дня Парване умеет водить машину.

Соня называла Уве «злопамятным». К примеру, он восемь лет кряду обходил стороной местную булочную, после того как в конце девяностых купил там плюшку и продавщица то ли ошиблась, то ли обсчитала его. Сам Уве называл это «принципиальностью». Что ж, супруги часто не могли сойтись в формулировках.

Уве видел, как жена огорчается, что он не ладит с Руне. Ведь эта вражда отчасти мешала и Соне с Анитой сдружиться как следует. А потом, спустя порядочное количество лет, конфликт застарел настолько, что сделался неразрешимым – по той простой причине, что все забыли, из-за чего он начался.

Зато Уве помнит, чем кончился.

БМВ. Есть люди, которым и так все понятно, а есть – которым все равно не понять. Ну не видят они никакой связи между машинами и человеческими чувствами. А объяснить доходчивей, почему эти двое друзей рассорились вдрызг, все равно не получится.

Началось все вроде совершенно невинно, вскоре после испанской аварии, когда Соня с Уве вернулись домой. Тем летом Уве затеял перекладывать плитку на площадке перед домом, а Руне решил огородить свою забором. Увидев его старания, Уве, понятное дело, поставил забор еще выше. Тогда Руне смотался на строительный рынок, после чего на каждом углу хвастал, что «вырыл бассейн». «Да какой там бассейн!» – кипятился Уве в разговоре с Соней. Так, не то лужа, не то лягушатник для новорожденного сынишки Руне и Аниты, вот и все. Уве порывался даже донести в жилищную инспекцию на самоуправство соседа, но тут уже Соня возмутилась: «Ладно, успокойся ты» и выпроводила Уве постричь газон и «поостыть немного». Уве сделал, как она велела, хотя и понимал, что поостыть получится едва ли.

Газон тянулся длинной полосой метров пять в ширину по-за домами Уве, Руне и еще одного дома между ними – который Соня и Анита вскоре окрестили «нейтральной территорией». Почему газон разбили именно там, точно никто не знал. Как и того, с какой целью. Скорее всего, еще при проектировании поселка какой-нибудь кабинетный архитектор глянул на чертеж и подумал, как бы стильненько смотрелась тут изумрудная полоска, – другой причины разбивать тут газон, пожалуй, и не было. Когда Уве и Руне, в ту пору еще друзья, создали правление ТСЖ, то на пару решили назначить Уве «заведующим газоном», ответственным за стрижку травы. Обязанность эту Уве исправно нес долгие годы. Как-то другие соседи предложили выставить на газоне столики и скамейки, превратив его в «общедоступное место совместного времяпровождения». Уве и Руне эту инициативу тут же зарубили: ничего, мол, путного из этого не выйдет – один цирк, да еще вечный шум и гам.

Так и продолжали жить – тихо-мирно. Ну, по крайней мере, настолько «тихо и мирно», насколько это возможно для таких людей, как Уве и Руне.

Вскоре после того, как Руне вырыл у себя «бассейн», по участку Уве пробежала крыса – промчалась по свежескошенной траве и юркнула в лес за газоном. Уве тотчас созвал «экстренное совещание» и потребовал расставить по всему поселку приманки с крысиным ядом. Остальные, естественно, высказались против: кто-то встретил среди деревьев на опушке ежиное семейство, и теперь соседи боялись, что ежики тоже передо́хнут, наевшись крысиного яда. Руне тоже высказался против: он боялся, как бы крысиный яд не попал в бассейн. На это Уве посоветовал Руне соблюдать приличия, а еще лучше сходить к психологу и подлечиться от навязчивого представления, будто живешь на Французской Ривьере. В ответ Руне злобно прошелся на счет Уве, заметив, что к психологу надо идти тому, кому крысы мерещатся. Соседи заржали. Слова эти смертельно задели Уве. Той же ночью кто-то рассыпал пшено по всему участку Руне, две недели после этого Руне гонялся с лопатой за дюжиной крыс, каждая величиной с пылесос. Собрание тут же дало Уве добро на крысиный яд, оставив без внимания вялые протесты Руне, мямлившего, что еще попомнит это Уве.