Мэтью Арлидж - Вышел месяц из тумана…

Она была плохой матерью. Дурным человеком. Она сама навлекла на них беду. Вышла замуж не за того. Зачала неспособного к жизни ребенка. Сама провоцировала бесконечные оскорбления и бесчисленные проявления жестокости. И вот теперь – это. Самый страшный удар, но он наконец поставит точку в их печальной истории. Она уже перестала терзаться вопросом, почему это с ними случилось, – случилось, и все. Бороться она тоже перестала. Телефон с тех пор, как ушла Элла, молчал; дверь была заперта снаружи; на ее крики никто не отозвался. Однажды в окне дома напротив она увидела ребенка и попыталась привлечь его внимание. Но ребенок убежал. А может, он ей только привиделся. Когда живешь в постоянном кошмаре, трудно определить, что реально, а что нет.

Анна снова заплакала. Это была одна из немногих доступных ей жизненных функций. Слезы дочери резали по живому. Бедная девочка. Как ей сейчас страшно. А ведь Мари поклялась, что никогда не допустит, чтобы ее дочь страдала.

Она поднялась. Подошла к двери. Остановилась. Не делай этого . Но она должна это сделать. Должна. Любовь и согласие были их единственным оружием против враждебного мира, а Мари сломала его своими руками – по глупости, из страха и трусости. Ей было горько и больно. Она скажет дочери правду о том, что их ждет. Больше ей ничего не остается. Другой надежды нет.

И все же Мари колебалась. Подбирала слова, какими объяснит, почему молчала все это время. Слова не находились, и она, собравшись с духом, вошла в гостиную. Она ждала, что ее встретит сердитый обвиняющий взгляд, но – чудо из чудес – девочка уснула. Выплакалась и забылась, пусть ненадолго освободившись от кошмара.

А вдруг она больше не проснется? Эта мысль неожиданно взбодрила Мари. Она знала, что никогда и ни при каких обстоятельствах не выстрелит в дочь – это невозможно. Но существуют и другие способы. С тех пор как врачи объявили Анне приговор, Мари читала о многих случаях, когда мать, не в силах справиться с безнадежной болезнью ребенка, забирала у него жизнь. Эти матери говорили, что ими двигало желание положить конец его страданиям, хотя тем самым прекращали и свои собственные страдания. И общественное мнение вполне им сочувствовало. Почему бы и ей не поступить так же? Все лучше, чем медленная смерть от голода. В любом случае долго они не протянут…

Мари вернулась в спальню. Подошла к кровати, взяла подушку, повертела в руках. Мысли бежали все быстрее. Хватит ли ей смелости? Не подведут ли нервы? К горлу подкатила тошнота, и Мари едва успела добежать до мусорной корзины, упав перед ней на колени. Ее вырвало, и она потеряла сознание. Придя в себя, Мари обнаружила, что все еще держит в руках подушку.

Лучше не колебаться. Не сомневаться.

Она торопливо направилась из спальни в соседнюю комнату, где мирно дремала дочь.

Я не должна была этого делать, но не смогла удержаться. Долго искала и не находила способ уязвить его. Все тщетно. А потом возможность вдруг сама свалилась мне в руки…

Мама нашла ее за баками в конце участка. Забавная дворняжка с белой отметиной над глазом. Симпатичная, пусть и малость шелудивая. Мама подарила ее отцу на день рождения. Наверное, думала, что он будет реже уходить, если дома есть кто-то, о ком надо заботиться. Нехитрый план, но он вроде как сработал. Нет, он по-прежнему пропадал, порой по несколько дней, пьянствовал, дрался и трахал местных шлюх, но при этом прямо-таки трясся над этой шавкой. Постоянно ее гладил, кормил всякими вкусностями, а нас как будто и не замечал.

Чудно, но, когда собираешься сделать что-то нехорошее, настроение вдруг улучшается. Становится легко и весело. Чувствуешь, что свободен. Никто не знает, что у тебя в голове. Никто не может тебя остановить. Это твой маленький секрет, твоя постыдная тайна. Те несколько дней, пока я готовилась к этому, были самыми счастливыми в моей жизни.

В конце концов я выбрала яд. Наш дворник постоянно жаловался на крыс – мол, сколько порошка ни сыплет, никак не может их вывести. В общем, раздобыть чуток отравы оказалось проще простого. Я решила, что так будет лучше всего. Дворняжка, эта прожорливая тварь, вечно у всех выпрашивала еду. Я приготовила для нее угощение – купила самых дешевых собачьих консервов и намешала в них крысиного яду. Она сожрала все до крошки.

Как же я смеялась, когда увидела кухню в блямбах собачьего дерьма и лужах блевотины. Жизнь выходила из нее через обе дырки. И двух часов не прошло, как она подохла. Мама была в ужасе. Она хотела выбросить труп до того, как он вернется, – мало ли, может, собачонка сбежала. Но отец пришел домой раньше, чем она рассчитывала, в самый неподходящий момент.

Он будто с цепи сорвался. Орал на нее, гонял по комнате. Мама и сама не понимала, что случилось. В конце концов он нашел пузырек из-под отравы в мусорном баке на улице. Глупая ошибка, но я была еще маленькая. Он ворвался в комнату, потрясая этой склянкой, а я – вот же дура – стояла и улыбалась. Вот это его и довело.

Он ударил меня по голове, пнул в живот и вдобавок саданул ногой. Потом схватил за шею и ткнул головой в электрообогреватель. Раз. Другой. Третий. Сколько это продолжалось, я не знаю – минут через двадцать вырубилась.

Повсюду снимали новогодние украшения. Жизнь возвращалась в привычную колею. В помещениях полицейского участка со стен все еще свисала мишура, производя печальное и гнетущее впечатление. Во многих кабинетах ее оставляют болтаться чуть ли не до конца января, но Хелен терпеть этого не могла – оперативный штаб должен выглядеть как положено. Поэтому она первым делом поручила одному из констеблей помоложе убрать шарики и ленты.

Уиттакер, как и следовало ожидать, затребовал последние данные по делу, и Хелен направилась к нему в кабинет. Пресса уже немного охладела к убийству Сэма – криминальные репортеры отвлеклись на операцию по перехвату в Портсмутской гавани крупной партии кокаина. Босс по этой причине пребывал в хорошем настроении и надолго задерживать ее не стал.

Вернувшись в оперативный штаб, Хелен сразу поняла: что-то произошло. В комнате сгустилось напряжение; все почему-то виновато отводили глаза. Чарли подалась было к ней, но замерла на полпути, словно не решаясь сделать следующий шаг. Такой растерянной Хелен видела ее впервые.

– Что случилось?

– Сандерсон только что принял звонок от патрульных.

– И?..

– Звонок поступил из Мельбурн-тауэра.

– О боже, нет.

– Мать и дочь обнаружены в квартире мертвыми. Мари и Анна Стори. Мне очень жаль.

Хелен смотрела на нее непонимающим взглядом – что это, дурная шутка? – но лицо Чарли оставалось серьезным, а в глазах застыла такая боль, что сразу делалось ясно: она говорит правду.