Адель Фабер - Свободные родители, свободные дети

– Ты его ударила? – с надеждой в голосе спросила Хелен.

– Хуже, – ответила я. – Я назвала его Крысиным королем!

– Чувствую себя получше, – вздохнула Хелен. – По крайней мере, я не одна такая. Что же натворил Дэвид, чтобы заслужить подобный титул?

– Это-то и удивительно.

Я даже не помню, что он сделал. Я просто подумала , что он это сделал! Я услышала – Энди плачет в своей комнате: «Дэвид, ПРЕКРАТИ!» Я уже бросилась наверх, но потом решила не вмешиваться. Пусть во всем разберутся сами. Потом я снова услышала крик Энди. На этот раз мне показалось, что его душат. И тут раздался довольный смех Дэвида. Я чуть с ума не сошла. Я ворвалась в комнату, схватила его за воротник. «Знаешь, ты кто? – рявкнула я. – Ты крыса! Ты мог бы стать Крысиным королем! И знаешь что? Ты не мой сын! Потому что твоя мать, наверное, была крысой!» Я оттолкнула его. И тут он показался мне таким маленьким и несчастным. Я до сих пор не могу прийти в себя. Не знаю, почему я это сказала. Знаю только, что в тот момент не смогла сдержаться. И это самое страшное. В тот момент я словно раздвоилась. Одна я излила на ребенка весь свой яд, а другая просто стояла и смотрела, словно беспомощная идиотка.

Хелен даже не сразу подобрала слова. Недоверчивым тоном она спросила:

– Джен, ты понимаешь, о чем мы с тобой говорим? Мы говорим о том, что, несмотря на все наши знания, мы неспособны контролировать себя в состоянии гнева. Я ударила Билли по лицу, а ты на прошлой неделе практически отказалась от Дэвида. И за что? За то, что ребенок не надел теплые ботинки? За то, что он дразнил брата? Ну, не знаю… Начинаю думать, что все, чему мы научились на наших занятиях, не так уж важно, потому что наступают моменты, когда мы обо всем забываем. И она это поняла!

– Кто понял?

– Та журналистка. Она все поняла сразу же. Она поняла, что мы не умеем справляться с собственным гневом. Но нам всем очень хотелось показать, что она ничего не понимает. Если бы я встретила ее сегодня, то сказала бы: «Миссис Беннет, вы очень проницательная женщина. У нас действительно есть серьезная проблема. Мы остаемся любящими, спокойными, опытными матерями, пока не начинаем злиться. А в эти моменты с нас слетает весь налет цивилизованности, и мы превращаемся в первобытных женщин!»

Я мрачно подхватила:

– К чему нас хвалить? По эволюционной лестнице мы скатились на самое дно! Я читала об эксперименте с крысами и обезьянами, у которых искусственно вызывали гнев. Ученые били их током, наносили удары по голове и вызывали в них ярость самыми разными способами.

– И что произошло?

– Бедные создания бросались друг на друга! Они кусались, царапались, дрались – иногда даже убивали друг друга. Когда животные приходили в ярость, то с ними происходили физиологические перемены, которые заставляли их причинять боль и убивать себе подобных.

– Ты хочешь сказать, что, начиная злиться на собственных детей, мы ведем себя как животные? Мы нападаем на детей, потому что это приносит нам физиологическое удовлетворение? Ну, значит, у нас нет никакой надежды!

На следующем занятии мы набросились на доктора Гинотта с вопросами. Ему явно было интересно, но смутить его мы не смогли.

– Вы правы, – кивнул он. – Когда нас провоцируют, мы переходим в атаку. Но мы не обезьяны и не крысы. Мы люди. А у людей всегда есть выбор. Мы можем выбрать человеческий, цивилизованный путь проявления своих диких чувств.

– Это нелегко, – вздохнула Хелен.

– Человеком быть вообще нелегко, – ответил доктор Гинотт. – Это всегда борьба. И знаете, когда ваша борьба кончится? Когда вы умрете! Мы должны понимать, что живет в глубине души каждого из нас. Я боюсь тех, кто не осознает собственного потенциала – своей жестокости, распущенности и своего животного начала.

– Я осознаю потенциал, – покраснела Хелен. – На прошлой неделе я ударила Билли!

– Большое дело! – рассмеялась Кэтрин. – Тебе кажется, что ты стала преступницей! Что особенного в том, чтобы шлепнуть ребенка по попе, когда это необходимо? Мне кажется, что этот прием отлично работает.

– Кэтрин, – вмешался доктор Гинотт, – если вы нашли то, что эффективно для вас, прекрасно! Но я ищу другие ответы. Я понимаю, что шлепками можно принудить ребенка к повиновению. Но я не обманываюсь. Я знаю, что, шлепая его, я даю урок: «Когда зол – бей!» К сожалению, я не знаю детей, которые благодаря порке стали более любящими людьми.

– Похоже, я не смогла все правильно объяснить, доктор Гинотт, – вступила Хелен. – Я вовсе не шлепнула Билли по попе. Мы поссорились из-за того, что он не хотел надевать теплые ботинки, и, в конце концов, я дала ему пощечину. За две секунды до этого я твердила себе: «Я не буду устраивать скандал из-за такой мелочи, как ботинки. Я буду держать себя в руках. Я должна сохранять спокойствие».

Доктор Гинотт удивленно поднял брови.

– А когда это звучало, что родители должны говорить спокойно, даже если внутри все кипит? Вы не должны сдерживать свой гнев. Вы должны выплескивать его короткими вспышками, прежде чем дело дойдет до серьезного взрыва. Пытаться сохранять спокойствие, когда вас пожирает гнев, это все равно, что одной ногой давить на тормоз, а другой – на газ. Ничего хорошего для автомобиля из этого не выйдет. Так почему же вы к себе относитесь хуже, чем к своей машине?

Ивлин сухо усмехнулась.

– Я знаю, в чем моя главная проблема. Я слишком стараюсь быть терпеливой. А вот когда я наконец взорвусь, то… Нет, я не ударю, но могу сказать что-то ужасное. И я не уверена, что мои слова не окажутся еще более губительными, чем удары.

Доктор Гинотт удовлетворенно кивнул.

– Слова могут быть опаснее ножей. Иногда они оставляют шрамы на всю жизнь. Вот почему единственная альтернатива негуманным методам есть гнев без оскорблений . Мы до сих пор не знаем всех ответов. Поиски новых, более милосердных способов выражения древних и мощных эмоций – это дело всей жизни.

– В моем случае, – вздохнула Хелен, – стоит начать прямо сейчас. Доктор Гинотт, давайте поговорим о том, какие навыки используют разные женщины в подобных ситуациях. Думаю, это было бы мне полезно.

– Я расскажу о себе, – медленно произнесла Нелл:

– Я до сих пор вижу, как Кеннет играет с мячом в гостиной, а я бегаю за ним и кричу, что люстра стоит дорого, что деньги даются мне нелегко, что он должен уважать мое имущество. Слова не возымели никакого действия, и я подумала, что не смогла объяснить свою точку зрения. Но потом я услышала слова доктора Гинотта: «Авторитет взывает к послушанию. Только слабость объясняется».

Это был очень важный для меня день. Когда я в следующий раз увидела, что Кеннет играет с мячом в доме, то твердо сказала: «Кеннет, у нас есть правило: играть с мячом можно только на улице!» Произошедшая со мной перемена поразила его. Он посмотрел на меня, еще раз шлепнул по мячу и вышел во двор.