Аманда Рипли - Лучшие в мире ученики, или Как научить детей учиться

Финляндия меньше тратила на образование одного ребенка.

И только 1 из 10 детей брал дополнительные уроки. А в Корее 7 из 10 дополнительно занимались вне школы.

Эрик оценил таинственность Кореи и сердечность корейцев. Единственной проблемой была школа. Он старался быть открытым, но страшился тех дней в Намсане, когда сидел по 6 часов с одноклассниками, слишком напряженными – или измученными, – чтобы поговорить больше пяти минут между уроками, а потом один садился на автобус.

Дело не в том, что Эрик не мог быть один. Вообще-то он долго находился в изоляции. В Америке он несколько лет жил как скрытый гей и знал, что такое одиночество.

Но он узнал, что в Корее необходимость «соответствовать» выходит далеко за рамки сексуальности. Подростки часто находились в изоляции, иногда буквально – запертые в тесном душном пространстве и готовясь к тесту.

– Ребята, с которыми я говорил, просто ненавидят эту систему, – сказал он, качая головой.

Эрику нравилась одна часть корейской системы – высокие ожидания всех в отношении возможностей ребенка. Он интересовался хагвонами, где, как говорили его одноклассники, они научились очень многому. Однако он осознал, что на первом месте в мире можно быть очень одиноким и что важно не только какие дети там находятся, но и через что они проходят ради этого.

А в 5000 миль оттуда учительница задала Тому вопрос.

Это был его первый учебный день в Польше. Он тихо сидел сзади, стараясь сделаться незаметным. Но сейчас она пристально и выжидающе смотрела на него. И он повторил фразу, которую знал наизусть:

– Nie mówię po polsku. Не говорю по-польски.

И невежественный школьник улыбнулся. Эта тактика до сих пор срабатывала.

Через две недели Тому исполнялось 18. У него была небольшая щетина на щеках и темные глаза – голова молодого мужчины, непрочно сидящая на плечах мальчика. Когда Том улыбался, появлялись ямочки на щеках, унаследованные от матери, и он казался минимум тремя годами моложе. Американские учителя обычно принимали отговорки Тома.

Но эта учительница повторила по-английски:

– Пожалуйста, решите эту задачу.

Она протянула Тому кусок мела и жестом пригласила выйти к доске. Это был урок математики, и она написала на доске задачу на многочлен.

Том встал, сердце у него сильно забилось, и он медленно пошел к доске, а остальные 22 польских ученика смотрели на американца, любопытствуя, что будет дальше.

История Польши, поэма о страданиях и освобождении, будет изложена дальше, а пока достаточно сказать, что Том очутился в мыслящей стране со сложным прошлым – именно поэтому он захотел там пожить.

В Америке Том жил в Геттисберге, штат Пенсильвания, где произошла самая кровавая битва Гражданской войны. На холмах родного города Тома были ранены и убиты примерно 51 000 человек. Ежегодно тысячи туристов проходят по пустым и тихим полям сражений в поисках призраков войны, следов боев или какой-нибудь запоздалой сенсации.

Однако, по мнению Тома, с 1800-х Геттисберг стал гораздо менее интересным местом. Это деревня в двух часах езды, но бесконечно далекая от столицы. Маленький Том не интересовался игрушечными солдатиками северян и южан, которые в огромном количестве продаются в сувенирных магазинах города, – он играл солдатиками Второй мировой войны.

Подростком Том играл на виолончели, слушал «Sonic Youth» и смотрел фильмы Вуди Аллена. Он занимался тем, что находилось на периферии интересов средней школы, которые вращались вокруг спорта и «Будущих фермеров Америки». В августе футбольная команда «Геттисбергские воины» проводила соревнования «Съешь, сколько можешь» по поеданию жареной свинины в честь открытия сезона.

Вскоре Том узнал, что мир за пределами его города непрост. Его отец был адвокатом по семейному праву, а мать – главным общественным защитником города. Она работала в подвале без окон, представляя права наименее популярных жителей Геттисберга, включая молодого человека, ожидавшего смертной казни за убийство инспектора Общества охраны природы.

Родители Тома много читали. Они читали вместо того, чтобы ловить рыбу, как в других семьях, или смотреть телевизор, рядом, но не вместе. Вечером в пятницу они брали Тома и двух его братьев в «Барнс энд Ноубл» [27]. Если в субботу шел дождь, они читали, иногда в разных комнатах. Тишину нарушал только шум дождя…

В выпускном классе средней школы Том решил сменить Геттисберг на один из неизвестных городов Старого Света. Он хотел поехать в Восточную Европу, потому что думал, как романтично было бы пожить где-то там, где люди знают Достоевского и Набокова. Он мало путешествовал, но надеялся попасть в далекие романтические страны, о которых читал и мечтал. Том представлял, как разучивает произведения Шопена на его родине.

И вот наконец он в Польше. Все шло более-менее по плану. Дело в том, что когда в тот день Том вышел к доске, он нес на себе невидимый американский груз. Несмотря на футболку с «Йо Ла Тенго» и зиму, проведенную за чтением Чехова, Том хотя бы в одном был типичным американским подростком: он плохо разбирался в математике.

Он начал отставать в промежуточной школе, как и многие американские дети. Это происходило постепенно. Он не просил о помощи – боялся признать, что не так умен, как другие дети. Потом он получил ноль на предварительном тесте по алгебре в 8-м классе. На других занятиях плохую оценку можно было исправить, но в математике каждый урок строился на пройденном раньше материале. И как ни старался, он не мог наверстать упущенное. Он как будто бы становился все глупее, и это было унизительно. На следующий год он получил по математике «F» [28].

Математика давалась американским подросткам хуже всего. По чтению они получили 12 за тест PISA, это выше среднего для развитого мира. Разрыв между привилегированными и бедными детьми был слишком велик, но общий средний уровень оставался неплохим, а вот средняя оценка по математике ставила США на 26-е место в мире – ниже Финляндии (3-е), Кореи (2-я) и Польши (19-е). Американские подростки слабо успевали и в естествознании, но их результаты по математике были, говоря языком статистики, наиболее угрожающими.

По успехам в математике можно было судить о будущей жизни детей. Подростки, овладевшие математикой на более высоком уровне, гораздо вероятнее окончат колледж, даже если отбросить другие факторы, такие как раса и доход. И будут больше зарабатывать по окончании колледжа.

Почему математика так много значит? Во-первых, все больше профессий требуют знания вероятности, статистики и геометрии. Во-вторых, математика – это не только математика. Математика – это язык логики. Это дисциплинированное, организованное мышление. Есть правильный ответ, есть законы, которым нужно следовать. Математика поддается более точному объяснению, чем другие предметы. Овладение языком логики помогает привить детям знания более высокого порядка: например, способность аргументировать, распознавать модели и делать квалифицированные предположения. Такие знания все выше ценятся в мире, где информация дешева и неупорядоченна.