Яна Соколова - Приемная мама. Как я себе это представляла и как все оказалось на самом деле

Этой пафосной риторике я, как ни удивительно, обучилась в ШПР. На первом же занятии меня поразило то, что нас стали готовить к бою с инстанциями. Поразило меня это потому, что, как мне казалось, Школа приемных родителей – часть той же государственной машины, что и опека, и детдом, и суд, и банки данных детей-сирот. Но потом я столкнулась с тем же боевым настроем и в опеке, и в детдоме, и в банке данных. Как выяснилось, совершенно все госслужащие, связанные с сиротской темой, уверены, что именно они образцово ведут дела. Наш детдом – лучший. Сотрудники нашего банка данных – самые квалифицированные. В нашем приюте работают замечательные воспитатели. Зато вот там – полный бардак. Будто соревнование какое-то право слово, и каждый из участников считает, что именно он играет на стороне ребенка. Я тоже втянулась, куда деваться, – вот такой параллельный мир, вот такой странный квест. В Школе приемных родителей в основном учат борьбе с чиновниками – ну ладно, почему бы нет, действительно полезно, даже и вне всякого усыновления. Об особенностях приемных детей написана тонна книг, но таких внятных советов по борьбе с инстанциями в них не встретишь.

Формально занятия во всех ШПР примерно одинаковые, есть утвержденная общая программа, разбитая на блоки: социальный, юридический, психологический, медицинский. Но в реальности занятия ведут конкретные люди, и у всех свой опыт и свои представления о том, чему именно надо учить потенциальных приемных родителей. К тому же ШПР открыли немало – только в Москве их около шестидесяти, – а где найти столько специалистов? На мой взгляд, стоило бы приглашать в такие школы опытных приемных родителей, которым можно было бы задавать какие угодно вопросы [5] ШПР с преподавателями из числа приемных родителей сейчас довольно много. . Но в моей ШПР подобное не практиковалось. Никто из наших преподавателей не имел приемных детей – как мне показалось, они и по работе с ними особо не сталкивались. И возникало ощущение, что (за рамками отличного курса борьбы с инстанциями) мы просто делимся друг с другом самыми общими соображениями о том, почему детдом – это зло, а детдомовские дети такие проблемные. В итоге многие из тех вопросов, что у меня были, остались без ответа, а в чем-то меня даже дезинформировали.

Но зато нас никто не запугивал! Уже взяв двоих детей, я по какому-то делу обратилась в другую ШПР – и была потрясена тамошней обстановкой: потенциальных приемных родителей буквально отговаривали от идеи взять ребенка, убеждая их, что справиться с детдомовцами практически невозможно, и их не ждет ничего, кроме детских криков и слез. Тамошний психолог похвасталась передо мной тем, что, ура, отговорила очередную пару. «А что, они хотели взять трудного подростка?» – пытаясь понять ее восторг, спросила я. «Нет, малыша», – ответила сотрудница. Я так и не поняла, что за этим стояло [6] Та сотрудница долго работала в детском доме, занималась устройством детей в семьи и имела самый печальный опыт. . Положим, бывают случаи, когда семья действительно не справляется и ребенка возвращают в детдом. Но есть и статистика таких возвратов: известно, что в основном детей возвращают родственники, старшие сестры, тети, дяди и особенно бабушки и дедушки, которые берут ребенка под опеку из этических соображений и быстро выгорают, потому что у них не хватает ни душевных, ни физических сил [7] В последние годы возвратов стало больше (до 14 % от устроенных детей) – видимо, это связано с тем, что опека активно популяризировалась и поощрялась на государственном уровне, в опекуны потянулись самые разные люди (в их числе и я), детей стали чаще забирать, и в семьи попали совсем сложные дети, с которыми может справиться далеко не каждый. При этом количество детей в сиротских учреждениях постоянно сокращается. Так, в 2010 году в России в семейном устройстве нуждались примерно 140 000 детей, в 2015 – 87 000. На конец 2020 года в общероссийской базе « Усыновите.ру » около 42 000 детей. В приемных семьях россиян на данный момент воспитывается около 450 000 детей. . А так, чего уж, никто не застрахован: сегодня ты бодр и весел, а завтра у тебя обнаружили рак – и что теперь, разве тут подстелешь соломку? Насколько я знаю, почти все мои одногруппники не сошли с дистанции и таки взяли приемных детей – по-моему, это здорово. Потому что при любом раскладе детдом – это зло.

Я очень рассчитывала на то, что встречу в ШПР единомышленников, которые станут моими друзьями. При этом я предполагала, что мои одногруппники будут благополучнее меня: я по случайности снимала квартиру в довольно престижном и дорогом районе, а ШПР нашла на соседней улице. Но, пожалуй, только одну семейную пару и незамужнюю даму-юриста (причем именно она в итоге решила никого не брать) можно было назвать обеспеченными: я ходила на занятия вместе со школьным учителем, врачом-терапевтом, косметологом, подростковым психологом, отставным военным, сотрудником издательства, офисным менеджером – словом, с самыми обычными людьми, для которых вопрос о потенциальных ежемесячных выплатах на ребенка был совсем не лишним. Однако обнаружилось, что желание взять ребенка объединило нас ничуть не больше, чем объединил бы, например, роддом, особенно во время родов. Люди разные, системы координат и ценности у всех свои, вдобавок дети и их воспитание – такая нервная тема! Когда другие рассказывали о том, как и за что, по их мнению, стоит хвалить и ругать ребенка, не важно, своего или приемного, я думала: «О ужас! Что за дикость!» Впрочем, с одной одинокой мамой мы все же подружились, но скорее вопреки, чем благодаря. Она растила дочку-школьницу, хотела удочерить новорожденную девочку – и удочерила [8] Позднее эта мама удочерила еще одну новорожденную девочку; теперь она растит трех дочерей и совершенно счастлива. .

Еще я думала, что родители людей, которые берут детдомовских детей, непременно их поддерживают и одобряют. И переживала, что я-то своей маме даже сказать про эту идею боюсь. Потому что она точно будет против. Я думала, что если об этом узнают в опеке, то скажут: «Похоже, семья-то у вас не слишком дружная! Можно ли вам доверить чужого ребенка, если вы не в силах наладить отношения и с собственной мамой?» А выяснилось, что так почти у всех. Бабушки с дедушками, тети и дяди поддерживают стремление взять чужого ребенка крайне редко, почти всегда они категорически против, и опека ничего другого и не ждет.

Есть объективная проблема в том, что для получения заключения о возможности быть опекуном необходимо письменное согласие всех людей старше десяти лет, проживающих с тобой в одной квартире (а таковыми считаются все, кто там прописан). Но из этой проблемы есть неожиданный выход. Если ты получаешь заключение о возможности быть усыновителем, то ничье согласие тебе не требуется. Потому что у нас до сих пор существует такая поразительная вещь, как тайна усыновления, то есть за тобой закреплено право врать даже собственной маме. Ты можешь говорить, будто пять, или десять, или семнадцать лет назад ты родила ребеночка, и теперь он будет жить с вами! Возникает вопрос: а можно ли с этим усыновительским заключением взять ребенка под опеку или в приемную семью? Ответ: да! По крайней мере, мне это удалось, причем два раза.