Яна Соколова - Приемная мама. Как я себе это представляла и как все оказалось на самом деле

Выяснилось и то, что идея взять чужого ребенка вообще мало кому близка. Конечно, я не надеялась, что моему решению будет аплодировать весь подъезд. Но и к обрушившимся на меня потокам треша я оказалась совсем не готова. К моему удивлению, многие мои друзья принялись рьяно меня отговаривать, припоминая случаи неудачного усыновления среди отдаленных знакомых. Они говорили о том, что моя жизнь превратится в ад, дом разрушится, кровные дети меня возненавидят, а приемные по-любому вырастут зверьми (сколько волка ни корми, а он все в лес смотрит!) и рано или поздно нас съедят. Но больше всех меня потряс хозяин квартиры, которую мы благополучно снимали без малого шесть лет: узнав, что я собираюсь взять ребенка, он сначала сентиментально поздравил меня с этим «героическим решением», а потом доложил о нем своим родственникам; родственники тут же вообразили, что я пропишу к ним «своих детдомовцев», а те не замедлят «оттяпать квартиру», и принялись буквально выгонять нас на улицу, пустив в ход невероятные обвинения и угрозы. Это было настолько внезапно и настолько некрасиво, что противно вспоминать.

Сложности со съемной квартирой были крайне некстати еще и потому, что я уже собрала документы и вступила в переговоры с опекой по месту жительства. Именно опека по месту фактического проживания дает заключение о возможности быть усыновителем или опекуном. После того как ты относишь в опеку пакет документов, к тебе должны прийти, чтобы проверить, как ты живешь: вдруг у тебя посреди квартиры стоит миномет, гостиную ты сдаешь артели строителей, а у детей вместо игрушек коробок спичек и дохлая крыса. Но в тот прекрасный день, когда к нам уже собиралась пожаловать опека, выяснилось, что мы не проживем в этой квартире необходимый срок в полгода, потому что нас выгоняют. Узнавшая об этом опека отказалась выдать мне заключение. Объяснив, что если мы с приемным ребенком будем жить не здесь, а где-то еще, то заключение должна дать тамошняя опека.

К тому моменту я успела не только полюбить по случайному ролику в интернете одиннадцатилетнюю детдомовскую девочку, но уже и пообещала детдому вскоре за ней приехать. Меня охватило отчаяние, и я совершенно растерялась. В порыве этого отчаяния я отправилась в опеку по месту своей прописки, и там, о чудо, обнаружила самую светлую личность, какую только можно вообразить. Выслушав мою историю о трусливом хозяине квартиры и детдомовской девочке, сидящей на чемоданах, инспектор опеки преисполнилась ко мне сочувствием и обещала разрулить ситуацию. В итоге именно она убедила предыдущую опеку все же составить акт о необыкновенных достоинствах моей съемной квартиры, лично наведалась в мою квартиру по прописке (лежавшую на тот момент в руинах и абсолютно непригодную для проживания кого бы то ни было) и выдала мне нужное заключение. Я была поражена таким деятельным проявлением доброй воли абсолютно незнакомого мне человека, и вспоминать об этом мне очень приятно.

Что же до американцев, которые якобы брали большую часть наших сирот с инвалидностью, – это не совсем так. Статистика усыновлений доступна на сайте американского посольства, из нее следует, что американцы, как и наши соотечественники, наиболее охотно усыновляли в России новорожденных детей, преимущественно девочек. Что касается инвалидов – посмотрим статистику, например, за 2011 год. Граждане США усыновили в 2011 году 89 наших детей-инвалидов; российские граждане в том же году забрали 1250 детей с инвалидностью (624 ребенка под безвозмездную опеку, 412 под возмездную опеку и 214 под усыновление).

Сравнивать число российских и иностранных усыновлений в те времена не вполне корректно: если иностранцы могли только усыновлять наших детей, то для российских граждан, как видно из приведенной статистики, существовали (и существуют по сей день) и другие формы семейного устройства: опека и приемная семья, когда дети растут в семьях, но при этом продолжают считаться сиротами. Большинство наших граждан (в том числе и я) предпочитают опеку: так семья получает дополнительные деньги, а у детей сохраняются все льготы (государство, например, обязано обеспечить их жильем, когда они вырастут). Усыновленный ребенок юридически приравнивается к кровному и лишается льгот. Поэтому сами чиновники часто убеждают приемных родителей в том, что в интересах ребенка – сохранение статуса сироты. Вдобавок стать опекуном ребенка гораздо проще: для этого достаточно простого постановления. Усыновление же – судебная процедура со всей положенной канителью. И если посмотреть статистику за любой год, можно увидеть, что под опеку детей берут в разы чаще. Например, в 2014 году в семьи российских граждан было передано 62 972 ребенка (из них 1666 инвалидов), однако усыновлено при этом было всего лишь 6616 детей (из них 123 инвалида), то есть приблизительно в десять раз меньше [9] Я хотела найти более актуальную статистику, но, увы, в открытых источниках (раньше ее публиковали, например, на сайте « Усыновите.ру »), ее больше нет. Однако порядок цифр, видимо, остается примерно тем же. .

Я представляла себе выбор ребенка так: есть базы данных, где публикуются анкеты детей-сирот, видеоролики с их участием, – ты все это смотришь, выбираешь того, кто тебе наиболее симпатичен. Потом звонишь по телефону, который дан на страничке, тебе все про ребенка рассказывают. Если тебя ничего не пугает, ты приезжаешь в опеку ребенка со своими документами, получаешь направление на знакомство – и вот: вы встретились, он тебе симпатичен, ты ему тоже симпатична, и вы вместе уходите в светлую даль.

Ну, отчасти – в том, что касается самого алгоритма, – примерно так и есть. Однако выяснилось, что все эти анкеты и ролики не дают о ребенке объективной информации. Ребенок может оказаться совсем не похож на свои фото и описание. В его деле могут быть перепутаны любые данные: от диагнозов до возраста. В анкете могут быть упомянуты братья и сестры, которые давно живут в других семьях. И наоборот: судя по анкете, ребенок вроде один – а нет, их там семеро. Что ж говорить о его характеристике – иногда ее пишут люди, которые никогда ребенка не видели.

Велика вероятность, что и в опеке про ребенка ничего толком не знают: ну есть у них какие-то документы, акты обследования квартир, медицинские заключения, постановления суда, и что? Много ли вы сами могли бы рассказать о человеке, имея на руках такие документы? Вроде и был сотрудник, который вел кровную семью ребенка и мог поделиться своими впечатлениями, но он уволился.

Сотрудники детдомов рассказывают про детей неохотно и не слишком честно, у них есть на то свои причины. Дирекция обычно абсолютно не заинтересована в том, чтобы передать ребенка в семью: в сиротских учреждениях подушевое финансирование, и если детей мало – денег тоже мало, вдобавок учреждение и вовсе могут закрыть. Так что ждать какого-то внятного взаимодействия тут не приходится. С воспитателями не так просто связаться. При этом они, со своей стороны, могут придерживать удобных, покладистых и умных детей, стараясь побыстрее устроить детишек с более сложным характером: так агрессивный ребенок в их описании становится сильной личностью, неуправляемый – активным и любознательным, упрямый – волевым и усидчивым. Накладывается и множество субъективных факторов: некоторые работники сиротских учреждений из тех, кого я встречала, были откровенно странными, они генерировали невероятные фантазии про детей, их личности и истории.