Лили Мокашь - И жили они долго

Когда родители появились в комнате, лица их были серьёзны. Мама и папа расселись по обе стороны от меня. Мы много говорили в тот день, но я едва ли запомнила слова. Наиболее ярко в памяти запечатлелся момент, когда Костя, не находя подходящих фраз, пытался на пальцах объяснить, что он – мой отец, избегая объяснений «откуда берутся дети». С тех пор я и начала проводить в Ксертони несколько недель в год, чтобы получше узнать отца.

Я прокручивала это воспоминание в голове, повторяя про себя это странное слово «папа». Пробовала каждую букву, стараясь в подходящий момент поздороваться с Костей и как ни в чём не бывало выпалить дежурную фразу, надеясь сделать ему приятно. В конце концов, нам предстояло жить бок о бок до новогодних каникул и важно начать с позитивной ноты, чтобы не испортить друг другу ближайшие полгода.

Однако планы, насколько бы продуманными они ни были, часто противоречат нашим желаниям. Перрон оказался ниже моих ожиданий. Схватившись обеими руками за ручку чемодана, я попыталась его приподнять и охнула от тяжести. Завалившись набок от неожиданности, я еле удержала равновесие, найдя опору у ближайшей стены. Позади неожиданно скопилась толпа недовольных людей. Одни из них цокали языками, другие недовольно вздыхали, тихо приговаривая ругательства, но никто не помогал. Они просто стояли и смотрели на мои отчаянные попытки спустить неподъёмный кирпич с милой фиолетовой ленточкой на рукояти. Бессилие раздражало, уходящее время – ещё больше. Я не могла представить, через сколько вновь закроются двери и поезд отправится дальше. Пробовала обхватить чемодан и так, и эдак, но упрямый кирпич казался таким же неповоротливым, как и его хозяйка. Непослушные пряди упали на лицо, закрывая обзор. Становилось жарко. Хотелось хорошенько пнуть чёртов чемодан и смотреть, как он летит камнем вниз. Я была готова уже отправить его в полёт, как услышала знакомый голос:

– Ася! Ася, брось. Я спущу.

Я разогнулась и увидела отца.

– Спасибо, Костя.

С момента нашей последней встречи он почти не изменился. Тёмно-синяя полицейская форма подчёркивала широкие плечи и подтянутый торс. Неизменные чёрные как смоль усы красовались ровной полоской над верхней губой. Сильный и проворным, отец лёгким движением спустил багаж на платформу, после чего подал мне руку. Я осторожно вложила свою ладонь, принимая помощь. Позади раздался смешок от которого лицо моё обдало жаром. Костя выглядел достаточно молодо, несмотря на прокрадывающуюся в висках седину. Довольно часто нас принимали за парочку влюблённых, а не за отца и дочь. Я ненавидела косые взгляды, которыми нас одаривали на улице. Каждый раз было ужасно стыдно, когда это происходило. Поскорей бы мы доехали до Ксертони, где каждый проходимец знает отца в лицо.

Во всей этой ситуации Костя проявил исключительное благородство: он широко улыбнулся ожидающим людям и даже помог им тоже спустить сумки, в то время как я, наверняка заливавшаяся краской, стояла рядом, опустив взгляд. Он был таким во всём.

Когда я решила обсудить с отцом идею о переезде, он, вопреки моим ожиданиям, охотно согласился. Мне было трудно представить, что мужчина, столько лет носивший знание холостяка, будет готов принять дочь на полгода. Костя же наоборот, по-настоящему обрадовался, и уже записал меня в местную школу. Даже собирался подарить машину к выпуску в надежде, что Ксертонь завладеет сердцем дочери и та решит поступить в местный институт.

Так далеко загадывать мне не хотелось несмотря на выпускной класс. Я много и прилежно училась, да и никогда не имела проблем с учителями. Проще говоря, характеристика по выпуску у меня должна быть превосходной, как и аттестат. Не золотая медаль, но без троек. Оставалась только наконец решить: кем же я хочу быть?

Это задача казалась мне непосильной. Вот как в семнадцать лет можно точно знать, кем хочешь быть всю оставшуюся жизнь? Я восхищалась подругами-одноклассницами, что остались в обжигающе жарком Ростове. Уж они то знали, чего хотели от жизни. Некоторые из них были твёрдо намерены отучиться на врачей, другие на юристов, считая, что это всегда будет востребовано. Мне же предстояло определиться до февраля – именно до этого времени можно записаться на ЕГЭ по нужным к поступлению предметам.

По дороге к дому Костя не умеючи пытался меня разговорить, чтобы в машине не нависала неловкая тишина. Мы оба не были болтливы, к тому же понятия не имели, о чём друг с другой разговаривать.

– И всё-таки снова в Ксертонь, да? Я всегда думал, что тебе, как и Марии, здесь не нравится.

– Так и есть, – я лишь пожала плечами и продолжила смотреть в окно на проносящийся мимо лесной пейзаж, – Я подумала, что так будет лучше для всех. В конце концов, я здесь родилась. Можно попробовать дать этому городу ещё один шанс.

– А ещё можно попробовать звать меня «папа», – в тоне его голоса прослеживался лёгкий смешок.

Костя так часто поправлял меня, когда я звала отца по имени, что сомнений не оставалось – его задевала эта тема, однако поделать с собой я ничего не могла.

– Можно и попробовать, – только и выдавила я из себя в ответ, не разделяя его веселья.

– Что-что? Не расслышал? Здесь, кажется, чего-то не хватает?

– Можно и попробовать, па-па.

Отец радостно засмеялся и ободряюще похлопал меня по плечу, как бы говоря «всё у нас с тобой будет нормально», но я не была настолько же уверена.

Мне было грустно осознавать, что вся привычная жизнь осталась там, в Ростове. Хотелось помолчать и просто позволить себе это чувство. К счастью, по радио заиграла любимая песня отца. Кажется, это была группа «Би-2». Подпевая, Костя прибавил громкость. Я невольно прониклась к ритму песни и начала в такт притаптывать ногой. Всю оставшуюся дорогу мы ехали молча, а музыки кое-как помогла совладать с моим настроением. К концу дороги я подпевала вместе с отцом задорную песню Чечериной, начиная думать, что возможно Костя прав – всё у нас будет нормально.

Почти через час мы проехали дорожную табличку с надписью «Ксертонь» и вот уже на третьем повороте после въезда в город, машина свернула в наш посёлок городского типа – «Буград». Не глядя, Костя петлял по дворам, где едва ли могли разъехаться встречные машины из-за припаркованных и тут и там авто соседей. Вскоре мы пробрались по серому лабиринту к заветному длинному дома, что местные прозвали «Ель» из-за его пятнистой окраски из всех оттенков зелёного. Трёхэтажный дом растянулся на три подъезда, в одном из которых и находила квартира Кости.

Выйдя из машины, я пошла к багажнику, желая достать чемодан, но едва за ним потянулась, как услышала бормотание Кости, строго-настрого запрещающего мне это делать. Не имея ничего против, я пошла в сторону подъезда и на мгновение застыла, пытаясь вспомнить код от входной двери. С третьей попытки у меня получилось и, к счастью, Костя был слишком увлечён вознёй с чемоданом, чтобы стать свидетелем этого позора – ну как можно забыть код от родного дома?