Лили Мокашь - И жили они долго

– Слушай, а как зовут того, рыжеволосого? – мне хотелось задать этот ненавязчиво, но осознала, что выдала себя с потрохами, когда на лице Тани появилась снисходительная улыбка.

Осторожно я продолжала наблюдать за ним разглядывая. Парень смотрел в окно и что-то в отрешённой позе говорило мне: он разочарован. Но кем или чем – оставалось только догадываться. Из-за рассказа Тани о семье Смирновых я почувствовала лёгкое сочувствие, пытаясь представить, какого им живётся в этом маленьком городе. Что, если там, откуда у них уехали, всё было иначе? И теперь, переехав, они потеряли друзей, любимые места. Всё то ценное, чем особо дорожишь, будучи подростком.

– Это Эдуард. Он, конечно, классный, но ты не обманывайся, даже если одарит тебя каким-нибудь двусмысленным взглядом. Ему никто здесь неинтересен. Видимо, остался у него кто-то там, на севере, – Таня притворно фыркнула, пытаясь показать, как ей всё равно, но погрустневший взгляд твердил об обратном. Кажется, кого-то не так давно отшили.

Я прикусила губу, стараясь сдержать улыбку, после чего снова посмотрела в сторону Эдуарда. Теперь парень сидел, отвернувшись, однако мне показалось, что его щека слегла приподнялась, словно тот улыбался.

Через пару минут все четверо, как сговорившись, поднялись из-за стола и двинулись в сторону ленты с подносами. Каждый из них двигался с той же грацией, что и ушедшая ранее Диана. От этого зрелища становилось немного не по себе, словно я попала на съёмочную площадку мюзикла, где выступала всего лишь декорацией и стыдилась этого.

В окружении Ростовой и её подруг я просидела намного дольше в столовой, чем планировала и теперь беспокоилась о том, как бы не опоздать в первый же день на урок. У одной из моих новых знакомых, которая предусмотрительно напомнила, что её зовут Даша, следующий урок оказался тоже уроком биологии. Из-за небольших лабораторных помещений, по чётным числам её посещала одна половина учеников, записавшихся на факультатив, а по нечётным – другая. Всю дорогу до кабинета мы прошли молча. Даша оказалась не менее застенчива, чем я сама и потому заочно мне понравилась.

Зайдя в кабинет, она тут же свернула к ближайшему ряду и устроилась за белой высокой столешницей из металла. Ровно такой же, как в моей старой школе. К несчастью, соседка Даши уже была за партой. Занятыми оказались все места, кроме одного: по центру, на первом ряду. По левую руку от Эдуарда Смирнова.

Идя в сторону учителя, чтобы сдать на подпись обходной лист, я мельком посмотрела в сторону Смирнова. Стоило мне пройти мимо, как лицо парня окаменело. Глаза, что были цветом темнее ночи, буравили меня насквозь, словно пытаясь достать из тела душу, и вывернуть наизнанку. Под силой его взгляда на коже проступили мурашки, а горло сдавило от неприятного предчувствия. Потрясённая, я быстро отвернулась в сторону учителя. Поправив горло, назвала свою фамилию и слишком резко подсунула под его руку обходной лист для подписи. Чувствовала, как пылали щёки и готова была провалиться на месте, ведь это видит весь класс. Кирилл Николаевич поставил подпись в моём листе и не устал устраивать цирк с представлением несмотря на то, что в кабинете оказалась сборная солянка из всей одиннадцатой параллели.

Я мысленно поблагодарила себя за то, что распустила хвост на подходе к кабинету. Опустив голову, тем самым сокрыв часть лица под густым занавесом из волос, я прошла к единственному свободному месту.

Инстинктивно мне хотелось вжаться в самый край стола, стараясь сохранить как можно больше дистанции между мной и Эдиком. Неуклюже я выудила из сумки тетрадь с пеналом и положила на стол. Скрываясь за непослушными прядями, я посмотрела в сторону Смирнова и поняла, что он до сих пор не отвёл взгляд. Я видела, как напряглись его пальцы, впиваясь в ручку. Казалось, само моё присутствие раздражает Эдуарда настолько, что Смирнов готов тотчас вогнать остриё мне в руку. Затем Эдуард отклонился от меня, отодвинулся на самый край стула и отвернулся, словное уловил неприятный запах. Я предположила, что слишком близко сидела в столовой к линии раздачи и почти незаметно принюхалась к своим волосам, а затем – кофте. От меня пахло всё тем же ванильным гелем для душа, цветочным кондиционером для белья и мягким шампунем с ромашкой. Быть может, Смирнова так бесит аромат, что нормальных людей должен успокаивать?

К несчастью, урок был посвящён тому, что уже проходила в Ростове – строению клетки. Чтобы хоть как-то отвлечься, я конспектировала каждое слово учителя, стараясь игнорировать ненормальное внимание Эдуарда. Время от времени я всё же поглядывала в сторону соседа надеясь, что мне лишь показалось его поведение странным, но, увы: Смирнов продолжал. Он так и просидел весь урок, загадочным образом удерживаясь на краю стула. Я видела, как под столом его рука сжалась в кулак. Из-под кожи проступали вздувшиеся линии синих вен. Длинные рукава рубашки были закатаны до локтей, предплечье выглядело таким же напряжённым, как и ладонь. Казалось, он высечен из мрамора: красивый и крепкий одновременной. Без двух братьев на фоне он казался не таким худым и мягким.

Урок тянулся для меня целую вечность. Ожидание звонка словно растягивало каждую секунду втрое. Я никогда не ждала чего-то так сильно, как этого проклятого звонка. Вот что с этим Смирновым не так? Неужели он такой всегда? Или всё же это я ему что-то сделала? Я мысленно пожалела, что поспешно осудила Таню за неприязненный тон. Кажется, у неё были веские причины для него, который я могу понять только теперь.

Не может быть, чтобы дело было во мне. Я первый день в школе, да и в городе почти никого не знаю. Даже плохого слова никому не успела сказать, не то что сделать.

Я повернулась в сторону Эдика последний раз и увидела в отражении его глаз свои. Он пристально уставился на меня черными, почти бездонными глазами, что, как чёрная дыра, пытались затянуть меня внутрь. Губа его дрогнула в отвращении. Я отшатнулась, успев едва ухватиться за стол, чтобы не полететь на пол, как раздался звонок. Эдуард плавно поднялся с места и быстрым шагам покинул класс. Напряжение, всё это время, витавшее в воздухе, тут же разрядилось и я вздохнула с облегчением.

Столько злобы и ненависти, но за что? Я вяло потянулась за сумкой, небрежно закинула со стола в неё всё содержимое, даже не пытаясь предварительно убрать ручки в пенал. Меня ужасно задело такое отношение к себе. Я злилась. От злобы на глаза наворачивались непрошенные слёзы. Обычно я плачу, когда злюсь. Удивительное и одновременно унизительное свойство, которое ещё больше выводило меня из себя в моменте.

– Это ты – Настя Черная? – раздался мужской мягкий голос.