Морин Джонсон - Хроники Академии Сумеречных охотников. Книга II

(Пометка для нефилимов, засунувших нос в письма мистера Фелла и нарушающих неприкосновенность его частной жизни: конечно, я шучу. Просто у меня очень своеобразное чувство юмора.)

Ты спрашиваешь, как жизнь в Нью-Йорке. Отвечаю: жизнь идет как обычно. Нью-Йорк – все тот же вонючий забитый людьми город, где каждый второй – маньяк. Меня тут на Бауэри-стрит чуть не свалила с ног компашка магов и оборотней. Но не потому, почему ты подумал. Просто маг вышагивал впереди и размахивал над головой сверкающим фиолетовым боа из перьев. Мне было так стыдно, что я его знаю. Иногда я, кстати, притворяюсь перед нежитью, что я не нежить. Надеюсь, они мне верят.

Впрочем, главная причина, по которой я тебе пишу, конечно, иная. Надо продолжать твои уроки испанского. Прикладываю к письму новый список слов из словаря. Ты, кстати, очень хорошо справляешься. Если когда-нибудь примешь ужасное решение снова сопровождать нашего отвратительно одетого мага в Перу, то на этот раз будешь готов.

Искренне твой,

Рафаэль Сантьяго.

– Рагнор не мог знать, что Академию закроют после нападения Круга Валентина на Конклав, – сказала Катарина. – Письмо он сохранил, чтобы можно было учить испанский, а потом уже не смог за ним вернуться. Хотя, судя по всему, они с Рафаэлем довольно много переписывались. Думаю, остальные письма Рагнор сжег – в них наверняка было что-нибудь такое, из-за чего у Рафаэля могли возникнуть большие неприятности. Знаю, Рагнор очень любил этого маленького языкастого вампира. – Она положила щеку на плечо Магнуса. – И ты тоже.

На мгновение закрыв глаза, Магнус вспомнил Рафаэля. Того самого Рафаэля, которому он однажды оказал большую услугу; того самого Рафаэля, который, отдавая долг, умер за него. Магнус знал его с того дня, как Рафаэля укусили. Для мага он так и оставался надменным ребенком с железной волей – даже во все те долгие годы, когда де-факто возглавлял вампирский клан.

Рагнора в молодости Магнус не застал. Фелл был старше его, и к тому времени, как они познакомились, Рагнор уже превратился в вечно всем недовольного сумасброда. Правда, к Магнусу Рагнор неизменно был добр и охотно поддерживал его в любых замыслах – во всяком случае, до тех пор, пока мог жаловаться на своего подопечного всем подряд.

Однако, несмотря на всю его нелюбовь к жизни вообще и к Сумеречным охотникам в частности, именно Рагнор согласился приехать в Идрис и обучать юных нефилимов. Даже после закрытия Академии он остался жить в своем маленьком доме за пределами Города Стекла и пытался учить нефилимов, которые хотели учиться. Надежда в нем не умирала, даже когда сам Рагнор отказывался это признать.

Рагнор и Рафаэль. Оба считали себя бессмертными. Магнус тоже думал, что эти двое останутся на земле навсегда, как и он сам, – на века, и всегда будет возможность снова встретиться. Но их уже нет, как нет и тех смертных, которых любил Магнус. Жестокий урок, думал он. Любить, пока можешь, зная, что любовь хрупка, прекрасна и все время подвергается опасности. Вечная любовь и вечная жизнь не гарантированы никому.

Рагнору с Магнусом больше не довелось снова попасть в Перу – ни тогда, ни тем более теперь. Впрочем, Магнусу путь в Перу в любом случае заказан.

– А ведь ты поехала в Академию ради Рагнора, – сказал он Катарине. – Во имя его мечтаний. Чтобы лично убедиться, можно ли обучением заставить Сумеречных охотников изменить свои взгляды. Честно говоря, мне кажется, Академия стала немного другой, чем была в прошлый раз. Как по-твоему, у тебя что-нибудь получилось?

– Я об этом даже не думала, – отозвалась Катарина. – Это всегда была мечта Рагнора, не моя. Я приехала сюда ради него, а не ради Сумеречных охотников. А все эти идеи Рагнора о перевоспитании я всегда считала несусветной глупостью. Невозможно обучить человека, если он сам не хочет учиться.

– И что заставило тебя передумать?

– Я не передумала, – возразила Катарина. – Просто на этот раз они хотели учиться. Но все равно в одиночку мне было не справиться.

– И кто же тебе помог?

Катарина улыбнулась.

– Наш бывший светолюб. Саймон Льюис. Хороший мальчик. Он мог отлично здесь устроиться – он же герой войны, все дела. Но вместо этого Саймон объявил себя одним из отстоя и всегда высказывался начистоту, даже когда это, мягко говоря, не сулило ему никакой пользы. Я пыталась помогать ему, как могла, но могла я не так уж много. Оставалось только надеяться, что этого будет достаточно. Студенты один за другим последовали за ним и посыпались со своей узкой нефилимской тропинки, как костяшки домино. Джордж Лавлейс переселился в спальню отстоя следом за Саймоном. Беатрис Велес Мендоза и Жюли Боваль садились с ним в столовой за один столик. Марисоль Рохас Гарза и Сунил Садасиван принялись при малейшей возможности задирать детей из элиты. Два потока – теперь единая группа, сплоченная команда. Даже Джонатан Картрайт из нее не выбивается. Но дело тут не только в Саймоне. Эти дети… они знают, что Сумеречные охотники сражались бок о бок с нежитью, когда Валентин напал на Аликанте. Эти дети видели, как ректор Пенхоллоу пригласила меня в Академию. Это дети меняющегося мира. А Саймон, сдается мне, был нужен им только как катализатор.

– А ты была нужна им как учитель, – добавил Магнус. – Ты не думала, что это твое новое призвание?

Он сверху вниз смотрел на нее – стройную, небесно-синюю на фоне старинных позеленевших каменных стен. Катарина скорчила гримасу.

– Надеюсь, что нет, черт возьми, – сказала она. – Единственное здесь, что ужаснее местной еды, – это отвратительные плаксивые подростки. Я дождусь, чтобы Саймон благополучно пережил Восхождение, и смоюсь отсюда обратно в свою больницу. Там хоть проблемы не такие глобальные – подумаешь, какая-то гангрена. Рагнор, должно быть, сошел с ума, когда в свое время решил сюда приехать.

Магнус взял Катарину за руку и поднес ее к губам.

– Рагнор гордился бы тобой.

– Да хватит уже, – она легонько толкнула его в бок. – Ты стал таким сентиментальным с тех пор, как влюбился! И, видимо, станешь еще хуже – раз у тебя теперь есть ребенок. Я помню, на что это похоже. Они такие маленькие, а на них всегда возлагают так много надежд…

Маг не сводил с нее пораженного взгляда. Катарина почти никогда не упоминала о ребенке, которого сама воспитала, о сыне Тобиаса Эрондейла. Отчасти потому, что это было небезопасно: не такой это секрет, о котором нефилимам вообще стоит знать, и не тот грех, который они в состоянии простить. А отчасти, как Магнус всегда подозревал, – потому, что разговоры об этом ребенке слишком сильно ее задевали.

Катарина перехватила его взгляд.

– Я рассказывала Саймону о нем, – пробормотала она. – О моем мальчике.