Евгений Рудницкий - Сто лет одного мифа

Пока речь шла о художественном творчестве, приближенные короля могли смириться с влиянием, которое оказывал на него Вагнер, – в конце концов, Людвиг был вправе тратить на своего любимца имевшиеся в его распоряжении личные средства. Однако ненавистный фаворит стал оказывать на короля и политическое воздействие, представив ему, в частности, трактат Что есть немецкое?. В нем Вагнер жаловался, что «франко-еврейско-немецкая демократия», как, впрочем, любая революция, вредит немецкому духу. Бывший революционер утверждал, что только монарх может быть гарантом государственных интересов. Автор работы, уверенный, что король может найти «избавление» лишь в его искусстве, представил эту идею мистически-невнятно, вполне в духе Шопенгауэра. Людвигу было недосуг разбираться в сути изложенного, чтобы оценить его практическую ценность, и он передал трактат на рассмотрение членам кабинета министров. Затуманить им мозги было значительно труднее: о революционной деятельности автора они прекрасно знали из докладов спецслужб.

Между тем плохо представлявший себе расстановку сил при дворе Вагнер начал усиливать давление на короля, убеждая его отправить в отставку придворного советника Пфистермайстера и председателя правительства фон дер Пфордтена (Рихард и Козима называли их между собой Пфи и Пфо). Оба они не скрывали своего враждебного отношения к зарвавшемуся фавориту. Будучи умелым льстецом, Вагнер пытался убедить Людвига II в том, что они не в силах понять высоких художественных устремлений своего монарха, и королю приходилось разрываться между приобретшим над ним огромную власть в вопросах духовной жизни композитором и своими министрами, уже открыто требовавшими удалить Вагнера из Мюнхена. С этой целью они подключили прессу. Газета Neuer bayerischer Kurier писала: «Наименьший вред, нанесенный этим пришельцем, заключается в его неумеренном аппетите, и его можно сравнить с затмевающим солнце нашествием саранчи. Но эта кошмарная картина всеобщего бедствия библейских времен – ничто по сравнению с тем, что этот невероятно переоцененный человек сможет натворить, если он помимо музыки будущего получит возможность заняться также будущей политикой». В конце ноября Вагнер организовал в той же газете публикацию, в которой королю было рекомендовано «удалить двух-трех лиц, не имеющих ни малейшего представления о народе Баварии». Вернувшись в начале декабря в Мюнхен из замка Хохеншвангау, Людвиг провел совещание кабинета министров и посоветовался со своими близкими. И его мать, и брат его деда принц Карл, и мюнхенский архиепископ в один голос предупредили его, что в случае промедления может случиться революция. Паника, разумеется, была бессмысленной, однако общими усилиями короля удалось убедить в необходимости высылки Вагнера. И Людвиг сдался. Еще за две недели до того он в течение недели принимал Вагнера в альпийском замке, где во время пробуждения монарха было организовано исполнение утреннего призыва из второго действия Лоэнгрина – его протрубили расставленные на зубчатой башне десять духовиков, – а 10 декабря Козима и друзья уже провожали на мюнхенском вокзале постаревшего и осунувшегося композитора, который снова уезжал в Швейцарию в сопровождении слуги Мразека и собаки Поля.

Вагнер временно поселился в женевском пансионе и стал подыскивать себе жилье посолиднее. За это время он успел еще раз встретиться в Веве с великим герцогом Баденским, с которым беседовал в основном о политике, обсуждая проблемы федерального обустройства немецких земель с учетом того, что он недавно вычитал в книге Константина Франца Восстановление Германии . К концу года он арендовал в Женеве уединенную виллу Артишо, из окон которой открывался замечательный вид на Монблан, и в середине января продолжил работу над Мейстерзингерами . Однако, будучи лишен возможности общаться с Козимой, влиять на политическую жизнь Мюнхена и отвечать на постоянные агрессивные нападки, он чувствовал себя неуютно, и работа не спорилась. В письмах королю он рекомендовал ему почитать Константина Франца, продолжал настаивать на отставке Пфи и Пфо и требовал от своего юного, но уже в какой-то мере искушенного друга, чтобы тот проявил твердость, поменьше доверял кабинету министров и осознал собственное предназначение. Но и это не вызвало необходимого прилива вдохновения. В поисках места для продолжения работы он отправился на юг Франции, посетил Лион, Тулон и Марсель. Там его настигло письмо из Дрездена. Верный друг Пузинелли сообщил, что 25 января 1866 года от разрыва сердца умерла Минна. За несколько дней до смерти она успела по просьбе Мальвины Шнорр фон Карольсфельд защитить Вагнера от нападок прессы, обвинявшей его в том, что тот, купаясь в роскоши, оставил жену без средств к существованию. Ее опровержение опубликовала газета Münchner Weltbothe . В Дрезден Вагнер не поехал, а поспешил обратно в Женеву, где его ждало еще одно печальное известие: в его отсутствие издох пес Поль (подаренный ему перед отъездом из Вены владельцем виллы в Пенцинге), и хозяин дома наскоро закопал его в саду. По-видимому, скиталец принял эту утрату ближе к сердцу, чем смерть жены, и перезахоронил любимое животное в ближней роще со всеми причитающимися ему почестями: надел на труп ошейник и завернул в свое одеяло.

8 марта к Вагнеру приехала Козима со старшей дочерью Даниэлой, к концу месяца он завершил эскиз оркестровки первого действия Мейстерзингеров , и 30 марта все трое отправились на поиски места для постоянного проживания. На этот раз Вагнер решил остановиться в полюбившемся ему Люцерне. Ровно через семь лет после того, как он прибыл туда из Венеции, чтобы завершить в гостинице «Швайцерхоф» работу над партитурой Тристана и Изольды , они набрели в предместье на трехэтажную виллу, расположенную на холме, отгороженном пирамидальными тополями от маленького озерного мыса; Вагнер нашел ее вполне пригодной для проживания и назвал «Трибшен». Он сразу же вступил в переговоры с владельцем, и, поскольку композитор теперь не был стеснен в средствах, уже в начале апреля договор был подписан.

С середины апреля Вагнер жил на вилле и переоборудовал ее по своему вкусу. Пробыв какое-то время в Мюнхене, Козима вернулась к нему 12 мая вместе с детьми, и он сразу же принялся за второе действие Мейстерзингеров . А 22 мая, в день, когда Вагнеру исполнилось 53 года, на вилле появился сбежавший из Мюнхена Людвиг II. Вместе со своим флигель-адъютантом и закадычным другом Паулем фон Таксисом он провел у Вагнера три дня. Этому событию Георг Гервег посвятил шуточные стихи: «В Баварии, в Баварии / Не стало короля; / Исчез, как растворился, / На двадцать два часа… В Люцерне ж Вагнер славный / Им дал приют отрадный… Правителю не отказал в приюте трубадур, / Играл ему и в Dur, и в Moll, и в Moll, и в Dur; / Забыл монарх о власти и гордыне… На третий день лишь вспомнил он, / Что трон баварский был ему вручен». В этих стихах народ приветствует возвращение монарха громким ликованием. На самом деле все были возмущены его безрассудством. Эту увеселительную поездку Людвиг II предпринял в преддверии военного конфликта с Пруссией, когда решалась судьба страны. Поэтому были все основания опасаться народных возмущений.