Евгений Рудницкий - Сто лет одного мифа

На обратном пути из Мюнхена посетившие премьеру Валькирии французские друзья Вагнера снова заехали к нему в Люцерн. Не исключено, что Вагнер, уже настроившийся на излучаемую предвоенной обстановкой шовинистическую волну, был не в восторге от их визита, однако он не решился отказать в приеме приехавшим вагнерианцам, тем более что в их числе была постоянно восхищавшая его Жюдит Готье. Все же он не упустил возможности высказаться в их присутствии о «дурном вкусе» французской поэзии – это был явный выпад в сторону находившегося среди визитеров Вилье де Лиль-Адана. Блестящий пианист Сен-Санс аккомпанировал исполнительницам недавно сочиненной сцены Норн из пролога Заката богов , и гости прекрасно провели время, однако задерживаться не стали – в воздухе пахло порохом, и нужно было возвращаться на родину.

Через десять дней после начала войны в Люцерн снова прибыл Ницше – на этот раз в сопровождении приехавшей его навестить сестры Элизабет. Не будучи уверен в том, что ее примут в Трибшене с распростертыми объятиями, он оставил ее на противоположном берегу озера, а сам появился в доме Вагнера, чтобы подготовить его и Козиму к визиту сестры, который состоялся на следующий день. Его опасения были в какой-то мере обоснованны: миловидная, достаточно образованная и умевшая себя вести в обществе Элизабет все же была носительницей провинциальной бюргерской морали и с самого начала испытывала предубеждение к причудливому союзу принимавших ее обитателей виллы. Грегор-Деллин писал, что девица «не только создала ханжескую обстановку в украшенной вышитыми цветочками квартире своего брата Фрица, она и в самом деле исповедовала такую мораль». Тем не менее встреча прошла вполне успешно, скромность двадцатичетырехлетней Элизабет произвела приятное впечатление. Сам же Фридрих рвался на войну. Для этого требовалось разрешение руководства университета, но в нейтральной Швейцарии профессору позволили участвовать в военных действиях только в качестве санитара. Для его отрезвления было достаточно двухнедельного пребывания на фронте. К тому же, сопровождая эшелон с ранеными в Германию, он заболел в Карлсруэ дизентерией и провалялся до середины сентября в госпитале, после чего уволился с воинской службы и вернулся к преподавательской деятельности в Базеле. Пока он отсутствовал, Рихард и еще не получившая лютеранского благословения Козима обвенчались в протестантской церкви Люцерна. Это произошло 25 августа 1870 года, а 4 сентября они крестили сына, которого нарекли Зигфридом Хельферихом. В отличие от своих единоутробных и родных сестер, носивших фамилию фон Бюлов, он получил фамилию Вагнер.

В конце года должно было отмечаться столетие со дня рождения Бетховена, так что Вагнер решил прервать на время работу над тетралогией и снова взялся за перо музыкального теоретика. В написанном им в конце лета и начале осени трактате Бетховен он далеко отклонился от юбилейной темы и углубился в эстетические дебри музыкально-драматического творчества, существенно пересмотрев свои взгляды пятидесятых годов. Теперь он считал музыкальную составляющую вполне самодостаточной, поскольку она не утрачивает своего характера, к какому бы тексту ее ни прилагали. В качестве примера он привел заключавшую в себе всю драму бетховенскую Леонору . По его мнению, действие оперы Фиделио лишь ослабляет впечатление от предварявшей его увертюры. В своем дневнике Козима зафиксировала поразительное высказывание мужа: «Козима, что, если это произведение будущего просто химера?», явно свидетельствующее о его разочаровании в «совокупном произведении искусства». В то же время он написал отвратительное фарсовое либретто Капитуляция. Комедия в античной манере , к которому не взялся сочинять музыку никто из тех, кому он его предлагал, не раскрывая авторства (среди них был и Ганс Рихтер). Речь в этой пьесе шла не о поражении Франции, как это можно было бы предположить, учитывая время ее создания, а о капитуляции немецких художников перед французским искусством. Хор легкомысленных французов пел: «Нам нужны балет и маленькие вечеринки, / а к ним – республиканские куплеты!» В 1876 году во французском журнале L’Eclipse появилась карикатура на автора Капитуляции , изображавшая его с вылезшими от ярости из орбит глазами и снабженная цитатами из этого фарса: «Французы народ обезьян» и «У нас есть немецкое искусство». Вагнер и сам счел эту бурлеску недостойной автора музыкальных драм, но тем не менее впоследствии включил ее в свое собрание сочинений. Записи в дневнике Козимы тех дней свидетельствуют также о шовинистическом угаре Вагнера. Теперь, наряду с евреями и иезуитами, он клеймил французов, называя их народом, «заслуживающим беспощадной кары», и высказывал желание, «чтобы Париж, эта мировая содержанка, был сожжен». О причинах его ярости нетрудно догадаться, если учесть мнение супруги (урожденной француженки), согласно которому «французы получили причитающуюся им взбучку за каждый освистанный ими такт Тангейзера ». Вагнера жег стыд за его собственную капитуляцию перед парижским оперным театром, куда он стремился проникнуть на протяжении двадцати с лишним лет.

Наступило Рождество 1870 года и, соответственно, тридцать третий день рождения Козимы. Проснувшись поутру, она, подобно пушкинской Татьяне, обнаружила, что вся округа занесена выпавшим за ночь снегом, и услышала раздававшиеся на лестничной клетке виллы звуки камерного оркестра, исполнявшего пьесу, мелодии которой были ей уже отчасти знакомы. Козима восприняла ее как музыку нежности и признания в любви – основанная на темах еще не завершенной третьей части тетралогии Зигфрид-идиллия тронула ее до глубины души. Ансамбль под руководством верного Ганса Рихтера разучил Зигфрид-идиллию втайне от жены его друга и наставника, а сам дирижер, бывший также инструменталистом-универсалом, специально выучился по этому случаю играть на трубе. Когда музыка стихла, в комнату вместе с дочерьми вошел Вагнер и вручил жене в качестве подарка на день рождения партитуру посвященного ей сочинения.

Собравшиеся 18 января 1871 года в Версале немецкие князья провозгласили прусского короля Вильгельма I императором Германского рейха. В честь «картечного принца», посылавшего в 1849 году войска на подавление революционного движения в Саксонии и Бадене, «слабоумного монарха», как называл прусского короля в 1866 году сам Вагнер, композитор написал Императорский марш , к которому он сам испытывал непреодолимое отвращение. После этого он взялся за окончание Зигфрида . Дальше тянуть уже было нельзя: в начале февраля придворный секретарь Дюфлип намекнул, что композитор не выполняет своих обязательств. Завершив третью часть тетралогии, Вагнер послал королю письмо, в котором признавался, что испытывает чувство, будто у него «отбирают ребенка для занятия проституцией», и просил поддержать его фестивальный проект. Король пошел ему навстречу и поручил Дюфлипу провести по этому поводу переговоры с композитором и одновременно добиться предоставления готовой партитуры Зигфрида . 15 апреля Вагнеры впервые выехали из Швейцарии в новый рейх, чтобы наконец осмотреть выбранный для проведения фестивалей Байройт, и по дороге остановились в Аугсбурге для встречи с приехавшим туда Дюфлипом. В качестве последней меры воздействия на непокорного композитора тот пригрозил, что, если король не получит в ближайшее время завершенную партитуру, в театре поставят только первые два действия. Однако Вагнер остался тверд, и сановник уехал ни с чем. 17 апреля Вагнеры прибыли в Байройт, и город произвел на них такое же приятное впечатление, как и на молодого композитора за тридцать лет до того. Однако построенный в середине XVIII века в высшей степени изящный барочный театр был слишком мал для фестивальных постановок, и Вагнер дал пока лишь предварительное согласие обосноваться в Байройте для реализации своего проекта. Городские власти обещали ему в этом всяческое содействие, и супруги отправились в месячную поездку по Германии для организации сбора средств.