Елена Евстратова - 500 сокровищ русской живописи

Репин был большим поклонником таланта Модеста Петровича Мусоргского (1839–1881). Узнав о его неизлечимой болезни, он поспешил к композитору в Петербург в Николаевский военный госпиталь, где написал этот портрет за 4 дня – со 2 по 5 марта, а 16 марта 1881 года Мусоргского не стало.

Следы болезни на лице Мусоргского поразительно контрастируют с умным взглядом больших серых глаз, в которых продолжает жить неугасающий творческий дух. Портрет написан быстрыми, темпераментными, широкими мазками. Превосходно передан контраст между телесной немощью, одиночеством и интеллектуальной мощью умирающего композитора. Деньги, полученные за портрет, Репин пожертвовал на памятник великому композитору.

ИЛЬЯ РЕПИН. Портрет Н. И. Пирогова. 1881. Государственная Третьяковская галерея, Москва

Репин писал знаменитого хирурга Николая Ивановича Пирогова (1810–1881) не по заказу, а для себя, вдохновившись интересной «натурой» этой неординарной личности. Как и большинство лучших портретов Репина, он был исполнен быстро, за три дня, что позволило сохранить свежесть первого впечатления, вдохновившего художника. Несмотря на знаменитую строгую верность натуре, Репин достаточно деликатно изобразил физический недуг хирурга. Он написал голову в полуобороте так, что слепой, подернутый бельмом глаз оказался в глубокой тени. Лицо хирурга написано густыми, словно «разметавшимися» мазками, быстрый ритм которых становится выражением пульсации чувств модели. Динамичный разворот фигуры, словно скользящая тень на лице, прищуренный, напряженный взгляд – все это сообщает портрету поразительную жизненность.

ИЛЬЯ РЕПИН. Портрет П. А. Стрепетовой. Этюд. 1882. Третьяковская галерея, Москва

Вероятно, портрет великой трагической актрисы Пелагеи Антипьевны Стрепетовой (1850–1903) писался Репиным как этюд для картины «В одиночном заключении». Этим объясняется усиление трагического звучания в образе актрисы: распущенные волосы, лицо, исполненное глубоких душевных мук. Находясь во власти внутреннего экстатического порыва, она словно взывает к нам, вся она – чувственность и непокорность, соединение безмерной гнетущей тяжести чувств и торжества плоти. Фигура женщины освещена неровным мерцающим боковым светом, резко обозначающим рельеф лица, вспыхивающим на белом воротничке. Глаза, полные невысказанной душевной муки, погружены в тень. Губы полуоткрыты, словно с них только что сорвался глухой звук… Писатель Г. Успенский писал о подобных образах, что на их лицах читается «печаль не о своем горе».

ИЛЬЯ РЕПИН. Крестный ход в Курской губернии. 1881–1883. Третьяковская галерея, Москва

Летом 1881 года Репин побывал в окрестностях Курска, где в монастыре «Коренная Рождество-Богородичная пустынь» совершались знаменитые на всю Россию крестные ходы. Под впечатлением от увиденного он начал картину. По пыльной весенней дороге на фоне выжженных солнцем холмов движется многолюдная процессия. Урядники, старосты, понятые образуют живую цепь, ограждающую «официальную» – благополучную и сытую – часть крестного хода от нищих и бродяг, которые следуют рядом, пытаясь смешаться с процессией и даже вырваться вперед. В композиции выделяются определенные группы людей, каждая из которых образует смысловой, психологически ярко обозначенный «узел»: степенные крестьяне, несущие разукрашенный ковчег, серьезные певчие, чванливая помещица с чудотворной иконой, просветленный искренней верой, вырвавшийся вперед горбун… Перед зрителем предстает сама Россия – во всем ее неповторимом разнообразии, величавой и одновременно трагической правде. По размаху воплощения народной жизни «Крестный ход» Репина сродни всеохватности и глубине романов Л. Толстого.

В русском искусстве часто встречается мотив дороги как символ судьбоносного пути. Глядя на эту картину, кажется, что вся Россия в едином порыве движется куда-то… В этой большой «хоровой» картине Репин совершает гениальный «прорыв» в самое сущностное и сокровенное, что составляет основу русского народа, России вообще.

ИЛЬЯ РЕПИН. Портрет П. М. Третьякова. 1883. Третьяковская галерея, Москва

«Усевшись передо мной на кожаном стуле, Павел Михайлович чуть-чуть отклонился от стола, склонив голову набок, сложил крест накрест свои худощавые, длинные руки с тонкими и красиво обрисованными пальцами, вперил в меня свои глубокие, вдумчивые глаза и замолк… Ни звука! Говори, мол, ты, если тебе нужно, а я и помолчать не прочь… Точь-в-точь, как на известном репинском портрете», – вспоминал литератор Н. Полевой.

Третьяков не был импульсивным человеком: современники отмечали его основательность, серьезность, немногословность, скромность в быту. Он всю жизнь много трудился, совмещая торговые дела и подвижнический труд по собирательству галереи, страдал от нехватки времени для отдыха, для «жизни личной». Усталость и постоянная внутренняя сосредоточенность коллекционера не ускользнули от зоркого взгляда Репина. Все на портрете словно окутано теплым золотистым сиянием: теплые блики ложатся на лицо Третьякова, ярко освещена красивая рука с тонкими длинными пальцами, нарядно сверкают позолоченные рамы картин.

ИЛЬЯ РЕПИН. Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года. 1885. Третьяковская галерея, Москва

Шекспировская драма разворачивается в Александровской слободе. В центре композиции из синевато-холодного тревожного полумрака вспышкой света выхвачены две фигуры. Сцену убийства можно легко вообразить во временном развитии. Вначале была вспышка царского гнева: опрокинулось кресло, брошен посох. Густая лужа крови справа на ковре указывает то место, куда упал царевич от сильного удара в висок. Царь, обезумевший от ужаса, пытается остановить кровь, прижав ладонь к виску сына, в раскаянье просит у него прощения, целует в голову. Мы видим итог трагедии: угасающий взгляд царевича, его беспомощное тело, медленно сползающее на пол. «И как написано, боже, как написано! В самом деле, вообразите, крови тьма, а Вы о ней не думаете, и она на Вас не действует, потому что в картине есть страшное, шумно выраженное отцовское горе, и его громкий крик, а в руках у него сын, сын, которого он убил, а он… вот уж не может повелевать зрачком, тяжело дышит, чувствуя горе отца, его ужас, крик и плач, он, как ребенок, хочет ему улыбнуться…» – восхищался И. Крамской.