Журнал «Пионер» - Пионер, 1949 № 08

Условными рефлексами можно объяснить многие загадки головного мозга.

Что такое сон? Сколько решений этой загадки было предложено учёными! Говорили, что кровь

переполняется «веществами утомления», отравляющими мозг, и будто бы во время сна эти вещества постепенно исчезают. Говорили, что есть специальная железа, выделяющая особый сок, вызывающий сон.

Но всё это были только предположения, не подкреплённые опытом. Павлов на опыте доказал, что сон - это торможение, разливающееся по всему мозгу. Вот, например, такой опыт. Собаку кормят при звуке органной трубы. У неё возникает условный рефлекс на этот звук. Потом несколько раз повторяют этот опыт, но корма собаке не дают. Слюны выделяется всё меньше и меньше, и, наконец, она совсем перестаёт течь - наступает торможение бесполезного рефлекса. Если повторить этот опыт ещё несколько раз, собака начнёт дремать, валиться с ног и, наконец, крепко заснёт.

Это торможение из одного участка мозга разлилось по всему головному мозгу. В этом и состоит сон.

- Торможение и сон - один и тот же процесс, - говорил Павлов.

А душевные болезни? Какой таинственностью окружала их прежде наука. Сколько суеверий и религиозных предрассудков возникло на этой почве.

- Неисчислимые выгоды и чрезвычайное могущество над собой получит человек, когда человеческий ум посмотрит на себя не изнутри, а снаружи, - говорил Павлов.

И он показал это могущество в своих исследованиях душевных болезней.

Он научился воспроизводить их у собак. Потом нашёл способы их лечения, и эти способы широко вошли в клинику душевных болезней.

Работы Павлова стали известны всему миру. Его почитали все передовые учёные, но он не получил полного признания в царской России, потому что его учение противоречило церковному учению, противостояло религии.

Полное и всестороннее развитие дело Павлова получило только при советской власти.

- Наша Родина, - говорил Павлов в своём знаменитом обращении к советской молодёжи, - открывает большие просторы перед учёными, и - нужно отдать должное - науку щедро вводят в жизнь в нашей стране. До последней степени щедро!

Владимир Ильич Ленин и Иосиф Виссарионович Сталин высоко ценили труды Павлова - учёного, который указал новые пути науки, ведущие к полной, неограниченной власти над природой.

Ивану Петровичу Павлову принадлежит заслуга создания науки о работе головного мозга - решение самой трудной загадки природы.

Вл. Архангельский

Рис. Г. Никольского

Однажды в конце января, когда уже по-весеннему начало пригревать щедрое солнце Туркмении, я вместе со своим товарищем по охоте, весёлым рыжеусым стариком Трофимом Савельичем |Бабута приехал в рыбацкую деревушку Чикишляр, раскинувшуюся на плоском песчаном берегу Каспия. Мы остановились в опрятном домике на сваях у бригадира Берды Аламанова, худощавого, высокого туркмена в смазных сапогах выше колен, в рыжей мерлушковой шапке и в лёгком пёстром, халате.

- На куласе ходить умеете? - спросил он нас и, получив утвердительный ответ, добавил: - Ну тогда быть вам с дичью…

Задолго до зари мы спихнули кулас в воду и вышли в открытое море. Вскоре небо над берегом порозовело, на спокойной глади воды заиграли краски раннего утра. Мы увидели в туманной дали какой-то сказочный остров. Он был розовый, как лепесток шиповника, и очертания его беспрерывно менялись.

- Что за чудо, Трофим Савельич? - спросил я тихо.

- Птицы это… фламинго… - ответил он, пристально вглядываясь в свинцовую даль моря.

Мы обогнули сказочный остров и стали приближаться к нему, чтобы отрезать птицам дорогу в море.

Изредка поворачивая головы в нашу сторону, птицы спокойно погружали длинные шеи в воду, отряхивались, хлопали крыльями и лопотали по-гусиному. Казалось, их совсем не тревожило появление куласа.

На счастье, бриз стал свежее и без наших усилий подгонял кулас к птицам. Мы легли на дно лодки и плыли, ничего не видя, кроме ослепительной синевы неба да высоких бортов куласа. И только когда лодка чуть слышно коснулась дна, мы осторожно приподняли головы.

Берег был недалеко, но фламинго отошли от нас вправо, ближе к Чикишляру. Теперь они уже не плыли, а чинно шагали по воде к берегу, изредка окуная в воду короткие розовые хвосты.

Мы осмотрелись и решили, что Трофим Савельич высадит меня незаметно на берег, а сам повернёт обратно и попытается направить птиц в мою сторону.

Неуютно и скучно было лежать на голом, пустом берегу. Но я лежал совершенно неподвижно.

Фламинго прошли немного вперёд, а затем резко повернули ко мне. Теперь я хорошо видел их длинные карминно-красные ноги и толстые, горбатые клювы, которые они изредка погружали в воду.

Трофим Савельич удачно завершил полукруг и причалил к берегу в ту самую минуту, когда все птицы вышли на песчаную «осу. Он выволок кулас на берег, уселся на его борту, спокойно скрутил и закурил цыгарку. Кулас приковал к себе внимание птиц. Они стояли тесной кучей у края воды, повернув толстые надломленные носы к Савелвичу, потом развернулись в одну шеренгу и медленно двинулись ко мне.

Всё шло бы прекрасно, если бы не проклятая ворона.

Не знаю, каким ветром занесло её на этот скучный, голый берег, но она пролетела над Трофимом Савельичем и над птицами и подняла истошный крик, выписывая круги и петли надо мною.

Сколько раз мешала мне на охоте эта старая сплетница! Вороны и сороки имеют такое обыкновение: обнаружив затаившегося охотника, они начинают тревожно кричать, как бы подавая знак: чужой, спасайся, пока не поздно.

Охота была испорчена. Фламинго резко повернули головы в мою сторону, затем побежали к песчаным холмам и грузно стали подниматься на крыло.

Я вскочил на колено и послал четыре выстрела вдогонку улетавшей стае. Но выстрелы никого не задели.

Вдруг я услыхал крик Трофима Савельича и увидел, что он бросился за гряду песчаных бугров. Я побежал к старику. Савельич стоял, широко расставив ноги и прижимая к груди большую розовую птицу. Она била его крыльями, царапала руки острыми когтями и порывалась клюнуть в смеющиеся рыжие усы.

- Ну, успокойся, успокойся, красавица, мы тебя не оставим, в город поедешь с нами! - бормотал Савельич.

Нам пришлось обвязать птицу шарфом, чтобы не поломать её красивых перьев.

- Между прочим, весьма любопытный случай, - говорил Трофим Савельич, шагая рядом со мной. - Сколько ни глядел, и кровинки нет на птице. Подбежал к ней, смотрю - лежит, как мёртвая, а протянул руки, чтобы взять её, вскочила на ноги и давай ходу! Еле догнал!