Журнал «Пионер» - Пионер, 1949 № 08

- Ты, Славка, по порядку, - сказал я. - Откуда он, неизвестный матрос? Ведь боёв у вас здесь не было?

- Нет… сорок километров не дошло. А матрос с берега - волной прибило. Иван Федотыч говорит: из-под Севастополя. Фрицев, говорит, много прибивало, а тут вдруг свой. И похоронили его с честью всей станицей…

- Про автомат скажи, - подсказал Никита.

- А в руках у него автомат. Не целый, конечно, но всё равно, до того крепко держит, что вынуть невозможно. Так и похоронили с автоматом. А лица не разобрать…

- Ну?

- Ну, стали хоронить, надпись придумывать. А в тот самый час приходит с моря наш рыболовецкий бригадир Боговут - тогда он на «охотнике» ходил, сам три раза раненый. Приходит он до Ивана Федотыча и говорит…

- Этот старик как раз известие получил о сыне, что убит под Севастополем и не найден, - не вытерпел, стал сам рассказывать Никита. - Приходит он и говорит: «Это мой сын, моряк из-под Севастополя. И якорь на руке, и фигурой походит, и всем. А что в час смерти оружья с рук не выпустил, то тем более мой сын и есть…»

- «…Мой сын безотказно и есть», - вставил Славка, продавая, видимо, этому слову особенное значение.

- Да, безотказно и есть, - согласился Никита: - «И не пишите, - говорит, - неизвестного, а пишите прямо: Семёна Боговута…» Стали было тут некоторые сомневаться, а Иван Федотыч - он и тогда секретарём был - говорит: «Хоть бы это и кто другой - обиды ему нет, об нём тоже где-то непременно вспомянут. И Боговут наш геройски за родину погиб, значит, вечная ему от нас слава…» Так и написали.

Круглое облако с ослепительно высеребренными краями закрыло солнце. По яркозелёяым горам поползла его резкая синяя тень.

Повернувший с полудня ветер нёс неуловимый и всё-таки явственный запах близкого моря. Ребята стояли, тесно обившись в кружок около Славки с Никитой; один Серёжа стоял поодаль; лица его мне не было видно.

- А тебе, Серёжа, неинтересно? - спросил я. Оглянувшийся было на мой вопрос мальчик быстро опустил голову и ничего не ответил.

Мы двинулись дальше, но шли теперь все вместе.

- Только как же всё-таки она сама на цыновку прыгает, кефаль? - немного погодя задумчиво сказал Игорь Каштан. - Приманку туда кладут, что ли?

- Нет, совсем другое, - ответил Никита. - Вот когда пуна, то от ловилки тень идёт в воду, в глубину. А рыбе кажется, что это загородка. А кефаль - она такая рыба, сворачивать не любит, ей лучше перескочить. Она и через сеть перескочить норовит. Рыбаки это заметили и придумали.

Цыновка-то широкая, кефаль на неё и падает. Некоторые, конечно, попрыгают и уйдут, а больше остаются.

- Вот бы посмотреть! - вздохнул Игорь.

- А что? - оказал Никита. - Возьмём лодки да поедем, как будут ловилки ставить. Их или нынче или завтра ставить будут…

- И табак с арбузами тоже посмотрим, - сказал Коля Горшков. - Я догадался, почему табак сильней на бахче растёт: ползучая листва влагу в земле сохраняет… А она пустит, эта Ксеня?

- Пу-устит! - протянул Славка. - Она всех пускает. Иван Федотыч нарочно к ней на участок ребят гоняет.

- Он говорит, чтобы мы учились, - добавил Никита, - брать с земли всё, что нам положено.

Мы шли ужасно медленно и ужасно шумно. Люди оглядывались на нас. Ребята на ходу договаривались, куда и когда пойти, спорили о том, что.раньше смотреть - «чучелы» или участок Ксении Кесовой. В этой суете я и не заметил, как Серёжа оказался рядом с Никитой. Я только видел, как, теребя его за локоть, Серёжа что-то быстро говорит ему.

- Только мы с тобой в одной лодке поедем, ладно? - разобрал я.

- Ладно, - как ни в чём не бывало, отвечал Никита. - А утром в балку смотаем, тут за станицей. Там у нас…

Но что там у них, я за шумом уже не расслышал.

- Вот что, ребята! - стараясь перекричать их всех, сказал я. - Пожалуй, сделаем всё-таки по-вашему: отдохнём часок - другой да и двинем в Архиповку!

Мгновенно воцарилась тишина. Я видел, как в обращенных на меня глазах недоумение и растерянность быстро сменяются Возмущением и гневом. Сердитее всех смотрел Серёжа. Я представил, какой сейчас поднимется крик.

Но крика не было: я выдал себя, рассмеялся.

И уж не стал говорить им о том, что нет и не может быть на всей нашей бескрайней советской земле такого уголка, где не было бы интересно. Я видел, что они прекрасно поняли это сами…

Итак, похоже было на то. что мы не выберемся отсюда ни сегодня, ни завтра. Впрочем, я но был огорчён. Мне тоже хотелось посмотреть на лов кефали и участок Ксени Кесовой. И еще мне хотелось увидеть, какой он такой, этот их партийный секретарь Иван Федотович.

А. Студитский,

профессор, доктор биологических наук

Прямая, как стрела, улица рассекает надвое Петроградскую сторону, уходя через мост в сады и парки Каменного острова. Это Кировский проспект.

Звеня, проносится трамвай. Мелькают в окнах высокие здания, вывески магазинов, скверы.

- Улица академика Павлова! - объявляет кондуктор.

Семиэтажная громада показывается справа. На светложёлтом фасаде лепные украшения. Они не совсем обычны для жилого дома: обезьяны, собаки, на высоте третьего этажа чаша, обвитая змеёй, - знак, которым отмечаются медицинские учреждения. Краткая надпись: ИЭМ - Институт экспериментальной медицины.

Улица академика Павлова упирается в массивные серые ворота. За ними длинная липовая аллея. Палево белое двухэтажное здание.

Переступив порог, мы окажемся в скромной передней. По старинной винтовой лестнице поднимемся на второй этаж. Прямо с площадки вход в большую, светлую комнату. На дверях металлическая табличка с надписью:

Иванъ Петровичъ Павловъ.

Непривычные для глаза три твёрдых знака. Табличка изготовлена более полувека назад, когда Павлов начал работать в институте.

А на столе в кабинете, около письменного прибора, календарь, раскрытый 18 февраля 1936 года. Это последний день, когда Павлов был здесь.

Бережно хранится память великого учёного, работавшего столько лет в стенах этого здания. Здесь каждая вещь говорит о гигантском труде, о научном подвиге его, совершённом для славы Родины и счастья народа.

Во дворе института необычайный памятник. На постаменте цилиндрической формы сидит бронзовая собака. Это памятник животному, сослужившему верную службу науке. На собаке были сделаны бесчисленные опыты, показавшие, как работают органы дыхания, кровообращения, пищеварения. На собаке была решена последняя, самая трудная загадка природы - работа головного мозга.