Федор Андрианов - Спроси свою совесть

Женька слушал без особого внимания. Судьба одних была ему безразлична, другим он в душе завидовал, над третьими откровенно посмеивался. Его интересовал из одноклассников только один человек, вернее одна, но Иван ничего о ней не говорил. Тогда Женька решил сам спросить:

— А Нина Чернова? О ней ничего не знаешь?

— Прислала она письмо в июле. Собиралась в Куйбышевский авиационный, но поступила ли — не знаю.

И вспомнив про неудачную, безответную любовь Женьки, решил соврать:

— Тебе привет передавала.

Женька резко повернулся к нему.

— Адрес её знаешь?

— Они ещё в гостинице жили. Отцу собирались скоро дать квартиру в новом доме. А адрес пока: Куйбышев, главпочтамт, до востребования.

— Ты ей ответил?

— А как же!

Иван промолчал о том, что ответил всего с неделю назад — всё некогда раньше было.

— Про меня что-нибудь написал?

— Да ведь тебя здесь не было, — виновато ответил Иван.

Женька задумался. А что если он сам напишет ей? Просто как товарищ товарищу? Но тут же отбросил эту мысль. Кого он хочет обмануть? Себя? Её? Нет, просто товарищами они быть не могут. Это ясно и ему, и ей. А писать то, что он чувствует и переживает, он не будет, у него есть ещё гордость!

— И не пиши ничего.

— Ну, я пошёл, — поднялся Сергеев, — а то ещё сегодня не обедал.

— Подожди, — запоздало спохватился Женька, — расскажи хоть, сам-то ты как?

— А что я? Работаю в депо токарем. Присвоили второй разряд. Выбрали в цеху комсомольским секретарём.

— В гору идёшь. А со спортом как?

— Занимаюсь потихоньку. Только времени свободного маловато. Ну, пошёл, а то мать, наверное, беспокоится.

И уже от самых ворот парка крикнул:

— Ты заходи! После четырёх я почти всегда дома! А в воскресенье — на стадионе!

Женька остался один. Встреча с Сергеевым растревожила его: все его одноклассники нашли место в жизни, хорошее или плохое, но всё-таки нашли. Один он, как неприкаянный. Что же ему делать дальше? Раньше всё казалось простым и лёгким: кончит школу, поступит в институт, потом придёт слава, известность, обеспеченность. И вот все надежды пошли прахом. Правда, мать говорит: «Ничего, годик отдохни, а потом поступишь». Но прежней уверенности у Женьки уже не было. Где гарантия, что через год что-то изменится? На собственном опыте он убедился, что попасть в институт нелегко. Широкая дорога, о которой ему так часто твердили в школе, вдруг, как ему показалось, упёрлась в тупик. Так что же? В самом деле, что ли, идти на завод, в депо? Хоронить свой талант среди грубых, бесчувственных людей под грудой металлических стружек? Ну, нет! Пусть трудятся такие ограниченные люди, как Иван Сергеев, а он ещё отхватит свой кусочек от пирога благополучия и славы! Не удалось в этом году, может быть, удастся в следующем или через два года. А пока… пока можно отдыхать, благо особой нужды он ни в чём не испытывает. В карманных деньгах родители тоже не отказывают, правда, дают не так много, как ему хотелось бы, но на танцы и сигареты хватает, остается и ещё кое на что. Так будем брать от жизни всё, что она может дать! Как поётся в одной песне: «Люби, покуда любится, гуляй, пока гуляется».

Впрочем, там, кажется, сказано немного не так, но всё равно, смысл именно этот. Итак, к чёрту прозу жизни и тягостные размышления и да здравствуют удовольствия!

Придя к такому выводу, Женька взглянул на часы и поднялся. Пойти, что ли, выпить кружечку пива и неплохо бы сто граммов к ней добавить, а потом прогуляться или, как он говорил, «прошвырнуться» по улицам.

И снова потянулись дни, томительные в своём однообразии. Просыпался Женька часов в десять, до двенадцати валялся в постели, лениво перебирая в памяти события предыдущего вечера или строя планы на сегодняшний, затем бесцельно слонялся по дому или читал потрёпанные книжечки из серии «Библиотека военных приключений», а вечером в компании двух-трёх таких же бездельников, как и он сам, фланировал по улицам города, нагло рассматривая встречающихся девушек и отпуская в их адрес плоские шуточки. Если в клубе были танцы, он шёл туда.

И каждый вечер — очередная бутылка водки, купленная то на его деньги, то на деньги кого-нибудь из дружков, распитая или в ресторане, или в курительной комнате, или просто за углом магазина.

Последнее время он часто встречался с Мишкой и Васькой Зайцем (настоящей его фамилии он не знал, да и зачем ему было её знать?). Денег всё-таки не хватало, и в размышлениях, где бы их достать, Женька нередко возвращался к мартовскому ограблению девушки. Он уже забыл ту липкую дрожь, которая охватила его ещё в кабине машины, забыл или старался не вспоминать угнетающее ожидание ареста. Теперь ему казалось, что всё было легко и просто. Он уже сам не раз заводил разговор о том, что нужно бы достать денег, и теперь уже Мишке приходилось останавливать его.

— Не спеши, коза, в лес: все волки твои будут. Всему свой черёд настанет.

И этот черёд пришёл. Однажды в клубе на танцах, когда Женька лихо отплясывал входивший в моду танец, сквозь толпу танцующих к нему пробрался Мишка и тронул его за рукав:

— Выйдем-ка. Потолковать надо.

Женька недовольно посмотрел на него:

— А подождать нельзя?

— Нельзя! — отрезал Мишка и, повернувшись к нему спиной, начал пробираться к выходу.

Женька вздохнул. Уходить ему не хотелось: он уже выглядел среди танцующих одну симпатичную девицу и надеялся завести с ней маленькую интрижку. Дело вроде шло на лад, он уже перекинулся с ней парой шутливых фраз, и, судя по её ответной реакции, можно было надеяться на скорое знакомство. А тут Мишка явился со своими толкованиями. Но надо идти, Мишка зря вызывать не будет.

Женька ещё раз взглянул на понравившуюся ему девицу — она задорно и вызывающе улыбнулась ему в ответ. Женька снова вздохнул, повернулся и стал протискиваться между танцующими. Сделать это было нелегко. Зал был так набит, что люди танцевали почти вплотную друг к другу, приходилось их раздвигать, впрочем, на это никто не обижался.

Женька протолкался к двери и оглянулся. Пожалуй, впервые он увидел танцы со стороны, и зрелище показалось ему забавным. Каждый танцевал, как умел, а, вернее, как хотел: ломались, кривлялись, выписывали ногами всевозможные кренделя. Вот один с отрешённым выражением лица дёргался взад и вперёд всем телом, сгибаясь в пояснице, словно отдаёт бесчисленные поклоны одному ему видному божеству. Другой поднял руки и вертит ими, словно ввинчивает электрическую лампочку в патрон, третий так тряс головой, что длинные рыжие космы, казалось, звенели, ударяясь друг о друга, а двое парней выкидывали такие коленца, что того и гляди пустятся вприсядку. И над всем этим весельем стоял густой запах пота, духов, помады и ещё какой-то парфюмерии.