Книга без названия

Автомат поливал то левую, то правую стороны. Солдаты стали спешно отходить.

Бедный нохчо уже потерял, было, всякую надежду - и вот Аллах послал ему помощь. Он сел, опершись спиной о камень. Он устал. Он очень устал. Все тело онемело, по нему пробегали мурашки. Мир виделся неясными очертаниями, перед глазами вращались оранжевые круги.

Но, почему тот человек, там наверху, перестал стрелять? Ушел, что ли?

- Ассалам алейкум!

- Ва алейкум салам! - еле выдохнул нохчо.

Перед ним стоял молодой человек. В руках - автомат. на тело навешано еще много всякого оружия.

- Ты ранен?

- Нет.

- Почему ты тогда сидишь и так грустно смотришь на мир? Тебе он не нравится?

- Я устал. А насчет того, нравится ли мне этот мир - у меня есть сомнения.

Галга захохотал и подал руку сидящему, чтоб помочь ему подняться.

- Видимо, дела твои неважны, братишка.

- Я не помню такое время, когда они у меня были важными.

- Поднимайся. Пойдем отсюда. Господ не оставит нас без удела.

- А если Он нам ничего не уделил? Тогда что будем делать?

У галга выступили слезы на глазах, он прижал его к себе, похлопал по спине, взял за руку и, как ребенка, повел по крутому склону туда, наверх, откуда он только что спустился.

- Ты как сюда попал?

Нохчо был на войне. Его ранило навылет в грудь, легкие задело. Полгода пролежал в госпитале в Азербайджане. Там узнал от врачей о нашей беде. Однажды ночью он бежал из госпиталя, одевшись в гражданскую одежду, заранее приобретенную для этого случая. Добирался на попутных. Здесь, около Буро, его задержали солдаты. Когда сажали на машину, он неожиданно набросился на одного из них, вырвал винтовку и побежал. Вот они полдня за ним гонялись. Если бы не эта рана…

- А ты, галга, как остался?

- Очень просто. Двадцать первого февраля, за два дня до нашествия, мы с двоюродным братом пошли на охоту в Черные горы. Там турьи стада. На дорогу в одну сторону уходит целый день. Три дня охотились. Всего пять дней получается. Вернулись домой, выходит, двадцать шестого. Аул пустой. Ни одной человеческой души. Скот бродит. Овцы. Собаки. Кошки. А людей нет. Мы в соседний аул - тоже самое. Тогда поняли, что случилось что-то очень страшное. Стали прятаться. День, второй, третий, четвертый… Смотрим, пастух гонит стадо овец. Мы вышли к нему. Аварец. Расспросили. Говорит, так-то, мол, и так. Не живет, говорит, здесь больше ваш народ, в Сибирь погнали.

- А овец куда гонишь? - спрашиваем.

- Туда, где живут люди. Жалко в горах их оставлять - звери растерзают. Сам домой пойду. Здесь пастухи больше не нужны, а в колхозе я работать не хочу.

Родственник галгая решил пойти с этим аварцем до Буро и там объявиться властям. Он думал о своей невесте. Месяц, как поженились. Скучал по ней.

- А ты, почему не пошел?

- Я подумал и остался. Родителей у меня нет. Брат старший на войне. Остался. Мне там, в изгнании, делать нечего.

- Ты зимовал один в горах?

- Нет. Я ушел в Грузию. Недалеко от Пасанаури, в маленьком поселке живут наши родственники. Мать моя оттуда. Я жил у них до самой весны.

- И никто не донес?

- Нет. Они очень похожи на нас по характеру, только вера другая. Грузины тоже не любят доносчиков, как и мы.

Теперь они шли не торопясь. Останавливаясь на отдых, во время которого рассказывали друг о друге.

Показались солнечные склепы на гребне пологого холма, а потом - сакли.

- Здесь мы жили, нохчо.

- А теперь ты не здесь живешь?

- Нет. Здесь могут устроить засаду. А я так полюбил свободу! На небе - Бог, а на земле - я один, сам с собой. Вот теперь еще ты со мной. Ты любишь свободу, нохчо?

- Очень!

- Если любишь свободу, надо быть осторожным, чтоб на капкан не наступить. Здесь всюду - истребительные отряды. Мины ставят. Сколько зверей погибло. Не ходи по тропе. Мой братский совет тебе. А может, нохчо, ты, как мой двоюродный брат, захочешь сдаться валстям?

- Я же тебе сказал, галга, что люблю свободу. Мы останемся здесь. Разве умный человек поменяет это все, - нохчо повел руками, указывая на сияющие под весенним солнцем родные горы, - это все на изгнание, на неволю? Посмотри на мою голову?

Галга стянул с него шапку, осмотрел голову со всех сторон, опять надел шапку.

- Что тут смотреть. Голова, как голова, круглая, обритая…

- Дырки там не нашел?

- Нет. Дырка в шапке.

- Значит, как говорил Зелимх, масло из головы не вытекло. Понял?

Галга понял и засмеялся. Это была шутка.

- А еще, галга, чтоб ты не сомневался, я тебе напомню нохчинскую притчу про собаку и волка.

- Не надо, - возразил галга, - это галгайская притча. Каждый здесь ее знал.

- Да? - удивился тот, - ладно тогда, поделим ее ровно пополам, потому что свою половину я буду отстаивать до…

Оба остановились и засмеялись. И это было приятно. Когда ты долго в одиночестве и вдруг встречаешь человека, хочется говорить, не важно о чем, любое слово кажется значительным.

Они пришли к отвесной складчатой скале. Галга нагнулся и стал расшатывать торчащий плоский камень. Один, потом другой. Образовался лаз в тайную пещеру. Хозяин заполз туда и стал выносить наружу продукты: полкаравая хлеба, сыр, курдюк, две пустые консервные банки и большую оплетенную бутыль.

- Что это?

- Вино. Той! Отметим нашу встречу. Ноанохой *дали. Я изредка наведываюсь в Буро на базар. Они туда приезжают. И, если встречаю, то возвращаюсь богатый. Раньше в Балтах у меня было место. Но меня там кто-то предал, чуть не попался. Еле ноги унес.

Они поднялись чуть выше и уселись на ровной площадке, под нависшим карнизом.

- Это твоя столовая?

- Наша столовая!

Они поели чуть-чуть, а потом галга распечатал бутыль и разлил вино по баночкам, поднял и хотел сказать традиционное галгайское «Дахалда вай!» *Осекся и произнес:

- За твою свободу, нохчо!

- И за твою, галга! За нашу свободу!

Они выпили, стали есть.

- Ты знаешь, нохчо, у меня чуть не вырвался тост: «Дахалда вай!» Но разве мы думаем о долгой жизни?

- Нет, не думаем.

- Глупо было бы так думать, правда, нохчо?

- Даже не красиво перед теми, кто ушел в изгнание.

- Как ты это верно сказал!

Они налили по второй и выпили.

Тут над горами прокатился гром, проворчал что-то. Полился крупный дождь, вроде плеснули с неба серебром. Дождь пел им родную музыку. Они перестали есть, слушали затаив дыхание.

Земля, сбросившая зимний покров, обогретая ярким солнцем, теперь упивалась водой. Трава была нежной и сочной. Деревья покрылись листвой. Цвели абрикосы. А воздух - ну, прямо, целительный бальзам. Хотелось жить и жить!

Дождь шел только тут, а там, дальше, светило солнце. Лучи его насквозь пронизывали струны дождя. Все кругом звенело и пело.

Дождь прекратился также внезапно, как и начался. В тучах опять пробурчали, дескать, хватит с вас и этой благодати. Показалось солнце. Внизу, в ущелье повисла радуга. Омытые горы заблестели необыкновенной чистотой.