Патрик Уайт - Фосс

– Арифметика! – воскликнула миссис Боннер. – Хотя лично мне арифметика давалась легко, я всегда считала, что леди не способны ее преподавать. Это мужской предмет, и мисс Линси лучше бы пригласить какого-нибудь джентльмена. В арифметике главное – основательная подготовка.

– Мисс Линси сообщила, что это лишь один из предметов, которому я буду учить, – сказала Лора и добавила: – Почему бы мне не воспользоваться своим умом? Ведь кроме него у меня не было ничего, когда я приехала в эту страну бедной иммигранткой. Да, дядюшка, если не принимать во внимание вашу доброту, так оно и есть. Теперь же я надеюсь дать этой стране что-нибудь взамен.

– Дорогая моя, – рассмеялась миссис Боннер как девочка, – ты всегда была такой серьезной!

– Страна… – начал мистер Боннер, – когда речь заходит о долге перед страной, я исполняю его первым!

– В самом деле, – кивнула миссис Боннер, – все мы жертвуем многим, начиная с мучений с прислугой и заканчивая ужасным климатом, от которого так портится цвет лица.

– Лично у меня цвет лица от природы желтушный, – признала Лора, вставая.

– А как же долг по отношению к твоей семье? – спросил мистер Боннер.

– Я никогда не была вашей, – высказала Лора несчастливую правду, – разве что иногда или случайно.

– Порой я задаюсь вопросом, что в нашей жизни бывает не иногда и не случайно, – со вздохом проговорила миссис Боннер.

– Давайте только не будем обсуждать материи, нам не подвластные! – взмолилась Лора и вышла в сад, где по ее чувствам хлестнул столь яростный порыв песчаного ветра, что они почти онемели.

И все же случались и счастливые дни, включая те, в которые она покинула дядюшкин дом, взяв с собой несколько книг и немного одежды, поместившейся в два дорожных сундука. Если имущество ее и было скудным, то лишь потому, что так решила она сама.

– Как какая-нибудь глупая монахиня! – бросила миссис Боннер ей вслед.

Однако Лору это вполне устраивало. Она наложила на себя самые строгие обязательства, начисто исключавшие личную жизнь как таковую, в том числе интроспекцию, как бы ей ни хотелось предаться этому адскому наслаждению. Худощавый исследователь, ее муж, больше не искушал Лору. Он владел ею во снах, даря свою силу, однако те, кто получал выгоду от этих плодов страсти, включая саму Лору, не знали ее источника.

Как-то раз мисс Линси встревожилась и сказала своей младшей сестре, Эстер:

– Я вполне отдаю себе отчет в том, что энтузиазм этой молодой женщины вдохнул в нашу школу жизнь, и благодарна ей за преданность, которая питает ее усилия, однако не кажется ли тебе неправильным, что она выделяет некоторых девочек и читает с ними поэзию у себя в комнате?

– Не знаю, Элис, – ответила мисс Эстер, которая всегда полагалась на мнение и практичность сестры. – Как думаешь, каких поэтов они читают?

– Непременно спрошу, – заявила мисс Линси.

Однако так и не спросила.

Посвятив свою жизнь образованию, этот сухоцвет испытывал к поэзии отвращение, словно та была грубым розыгрышем, который мог внезапно выйти из повиновения и ударить ее прямо в увядшую душу. Привычная проза устраивала мисс Линси куда больше, но, поскольку обучать изящным искусствам все-таки приходилось, хотя бы для того, чтобы придать женщине загадочности в глазах никудышных колониальных мужчин, предпочтение отдавалось музыке, менее нескромной, чем слово изреченное, рисованию карандашом и акварелью, если ограничиваться цветами, фруктами или милыми пейзажиками, а также полезному ремеслу – изготовлению изделий из кожи, для обучения которому прибегали к услугам джентльмена преклонных лет.

Таковы были ее стандарты и идеалы, несмотря на которые девочки и юные леди из высшего сословия начали буквально дышать поэзией. Они даже писали стихи, сидя под лозами, на душистых клочках бумаги или внутри книжных обложек.

Как-то раз мисс Линси вызвала мисс Тревельян к себе в кабинет, что делала довольно часто, и вовсе не для того, чтобы спросить совета, потому как проговорила:

– Мисс Тревельян, Мод Синклер должна помнить, что не следует оставлять свои вещи в холле. Вот, к примеру, ее ботаника, со стихами на форзаце. Насколько я понимаю, оригинальное произведение.

Мисс Тревельян прочла.

– Любовное стихотворение, – вынесла она вердикт.

– Не находите ли вы тревожным, что юные девушки пишут любовные стихи на форзацах учебников?

– В таком возрасте это обычное дело, – заметила мисс Тревельян. – Особенно среди читающих девушек. Они влюбляются в то, что пережили другие. Пока то же самое не произойдет с ними самими, лучшее, что они могут сделать, – написать стихотворение. Разве вам не приходилось сочинять посредственных любовных стишков в возрасте Мод Синклер?

– Ничего подобного я за собой не помню! – ответила мисс Линси, из желтой сделавшись пунцовой. Она едва не хихикнула и все же взяла себя в руки, сочтя необходимым выразить негодование. – Разве вы не находите сие проявление крайне нездоровым?

– Я назвала бы это счастливым недомоганием, – предложила мисс Тревельян. – Вероятно, бедняжка Мод будет страдать от превосходного здоровья всю оставшуюся жизнь.

Мисс Тревельян и правда была довольно эксцентричной особой, и все же мисс Линси не могла порой ею не восхищаться.

Поэтому поскорее сменила тему.

– Я получила письмо, – которое она и предъявила в качестве доказательства, – от миссис де Курси, как выяснилось, знакомой с вашей тетей. Малютку Мэри Хебден в четверг зовут в гости. Как вы знаете, я не одобряю праздников посреди учебного семестра, но тут дело особое: прием в честь дяди Мэри, полковника Хебдена, вернувшегося из экспедиции в буш, поэтому предлагаю принять приглашение.

– Ах, – сказала мисс Тревельян. – Конечно.

– Так вот, сопровождать Мэри будете вы, – продолжила мисс Линси.

– Я?!

– Полковник Хебден выразил желание с вами познакомиться, ведь вы были подругой мистера Фосса, пропавшего исследователя, которого он разыскивал.

– Я? – повторила Лора Тревельян. – Понятия не имею, какой от меня может быть толк. Все кончено. Я знала человека, о котором идет речь, весьма поверхностно. Однажды он обедал в доме моего дядюшки.

– Таково желание полковника, – сказала мисс Линси. – И я не могу расстроить миссис де Курси, которая, кстати, вдова судьи.

– Я… – проговорила мисс Тревельян, – я в полном недоумении!

Возвращаясь в свою комнату, чтобы привести себя в порядок с помощью размышлений и холодной воды перед утренними занятиями, она напугала маленьких девочек шуршанием юбок и удивила их своим странным видом, потому что лицо ее сделалось темно-коричневым. Оставшись одна, учительница поняла, как плохо себя знает, ведь ей и в самом деле захотелось ответить на вопросы полковника, хотя она и страшилась возможных последствий.