Дмитрий Бегичев - Семейство Холмских (Часть вторая)

"Графъ Ольгинъ былъ прекрасной наружности, уменъ, хорошо воспитанъ, ловокъ, лучшаго тона, и, казалось, страстно былъ влюбленъ въ меня. Чего еще недоставало для 18-ти лѣтней дѣвушки? Мнѣ и въ голову неприходило разсмотрѣть его характеръ и душевныя свойства. Онъ былъ всегда любезенъ со мною, угодливъ, говорилъ, какъ тогда я думала, о привязанности своей прямо отъ сердца. Словомъ: Графъ соединялъ въ себѣ, по моему мнѣнію, отличнѣйшія достоинства, и, казалось, лучше никого желать было не должно. Насъ скоро помолвили, однакожъ еще негласно, покамѣстъ получится согласіе отца его, жившаго въ Петербургѣ. Но въ этомъ никто не сомнѣвался, потому, что состояніе Ольгиныхъ было разстроено, и молодой Графъ имѣлъ въ виду богатую невѣсту. Онъ служилъ тогда въ Гвардіи, и пріѣзжалъ въ Москву въ отпускъ. Ему надобно было, по службѣ, и для того, чтобы получить скорѣе позволеніе отца, отправиться въ Петербургъ. Отсутствіе его должно было продолжишься едва-ли нѣсколько дней, но намъ обоимъ тяжело было разставаться. Онъ писалъ ко мнѣ съ каждой станціи; изъ Петербурга получала я, почти ежедневно, самыя милыя, нѣжныя письма. Онъ увѣрялъ меня въ страстной любви, жаловался на разлуку и проч. На всякое письмо его отвѣчала я въ томъ-же піонѣ. Это продолжалось -- съ недѣлю; потомъ замѣтила я, что Графъ не въ такомъ уже сильномъ отчаяніи, какъ былъ прежде. Въ письмахъ его находила я что-то такое , что мнѣ не совсѣмъ нравилось. Однакожъ онъ продолжалъ довольно часто писать, все также изъяснялся въ любви своей; но мнѣ казалось, что онъ, можетъ быть, безъ всякой нужды продолжаетъ пребываніе свое въ Петербургѣ. Любовь недовѣрчива; всякая бездѣлица ее тревожитъ. Могу ошибаться, но, мнѣ кажется, однѣ только женщины способны чувствовать истинную любовь. У меня было какое-то мрачное предчувствіе. Я не умѣла отдашь себѣ отчета въ томъ, что меня безпокоитъ, я что мнѣ не нравится въ письмахъ Графа. Мучительное положеніе мое продолжалось около двухъ мѣсяцевъ. Оно такъ было тягостно, что до сихъ поръ не могу я безъ слезъ вспомнить этого времени. Наконецъ -- предчувствіе мое оправдалось самымъ дѣломъ: мы получили извѣстіе, что Графъ Ольгинъ женился въ Петербургѣ, и ѣдетъ въ чужіе края, для поправленія разстроеннаго здоровья жены, которая увѣрила его, что болѣзнь ея происходитъ отъ долговременной, страстной къ нему любви. Мы узнали, что отецъ Графа Ольгина гораздо прежде сваталъ за него дѣвушку знатной Фамиліи, которая была при томъ гораздо богаче меня. Графъ былъ на это согласенъ, ѣздилъ часто въ домъ своей невѣсты; но его водили, и не давали рѣшительнаго отвѣта: онъ замѣтилъ, что имѣютъ въ виду другаго. Состояніе отца его было чрезвычайно разстроено; должно было принять рѣшительныя мѣры, чтобы поддержать себя, и поправиться выгоднымъ супружествомъ. Тогда было обыкновеніе: ѣздить для женитьбы изъ Петербурга въ Москву, гдѣ всегда находилось много богатыхъ невѣстъ, и промотавшіеся женихи спѣшили изъ Петербурга къ намъ. Графъ Ольгинъ, по совѣту отца, предпринялъ это путешествіе, съ намѣреніемъ непремѣнно жениться, и достигнулъ своей цѣли. Но во время искательства моей руки, обстоятельства въ Петербургѣ перемѣнились: семейство, гдѣ онъ прежде сватался, было согласно отдать за Графа, потому, что тотъ, на кого имѣли виды -- измѣнилъ. Опять возобновилось знакомство съ отцомъ Графа Ольгина, и по возвращеніи жениха моего въ Петербургъ все приняло другой видъ. Отецъ его убѣждалъ; въ домѣ будущей жены своей принятъ онъ былъ, какъ нельзя лучше; даже сама соперница моя рѣшилась откровенно сказать ему, что она давно и страстно влюблена въ него, что прежде не соглашались ея родители, и видѣвъ, что она таетъ отъ любви къ Графу, и здоровье ея совершенно разстроилось, теперь сами желаютъ имѣть его своимъ зятемъ. Послѣ открылось, что она никогда и никакой привязанности къ нему не имѣла, и желала только выйдти за него изъ отмщенія, за тѣмъ, чтобы показать равнодушіе къ измѣннику, въ котораго она точно была влюблена.

"Графъ Ольгинъ, въ самомъ дѣлѣ, имѣлъ нѣкоторую привязанность ко мнѣ; по крайней мѣрѣ, онъ долго колебался. Но убѣжденія отца, эгоизмъ, и намѣреніе жениться по разсчету, т. е. взять за женою поболѣе приданаго -- ^сдѣлали перевѣсъ въ пользу моей соперницы: она была гораздо богаче меня; интересъ восторжествовалъ надъ сердечною привязанностію!

"Не буду распространяться въ описаніи горести моей. Признаюсь: не смотря на вѣроломство и гнусный поступокъ Графа Ольгина, я не могла принудить себя забыть его. Многимъ покажется непонятно, что горесть моя усилилась, когда я узнала о несчастномъ его супружествѣ. Всѣ говорили о дурной нравственности, вѣтренности и капризахъ Графини Ольгиной. Чувство любви къ измѣннику таилось въ моемъ сердцѣ; я принимала участіе бъ немъ, противъ воли.

"Батюшка и, особенно, матушка, очень желали, чтобы я вышла за-мужъ. Сватовство Графа Ольгина было негласно, и ни сколько не могло повредить моей репутаціи. Но чувство привязанности къ Графу не изглаживалось изъ моего сердца, и ни о комъ другомъ я не могла помышлять. Родители мои не дѣлали мнѣ никакого принужденія.

"Вскорѣ послѣ этого происшествія, матушка скончалась. Отецъ мой, огорченный ея смертію, находилъ все утѣшеніе во мнѣ. Онъ не только одобрялъ мое намѣреніе, но даже былъ радъ, что я рѣшилась оставаться вѣкъ въ дѣвкахъ. Я приняла на себя все хозяйство, старалась по возможности усладишь горесть его, и успокоивать остатки дней его. На рукахъ моихъ окончилъ онъ жизнь свою, благословляя меня, и поручая въ милость Божію. Между тѣмъ Графъ Ольгинъ былъ жестоко наказанъ. Нѣсколько лѣтъ провелъ онъ въ ссорахъ и безпрестанныхъ непріятностяхъ съ женою. Случайно встрѣтилась она съ тѣмъ, въ кого прежде была вліобле1на. Слѣдствія этой встрѣчи были тѣ, какихъ должно было ожидать отъ женщины дурной нравственности: она возобновила прежнюю связь съ любовникомъ. Дуэль съ соперникомъ и разводъ съ женою довершили бѣдствіе Графа Ольгина.

"Года два спустя послѣ того, какъ дошли до меня слухи объ этомъ, получила я письмо. Почеркъ былъ мнѣ извѣстенъ, и не изгладился изъ моей памяти. Графъ Ольгинъ, приближаясь, какъ онъ писалъ мнѣ, къ концу жизни, заклиналъ меня именемъ Божіимъ увидѣться съ нимъ. Я не могла отказаться отъ свиданія, тѣмъ болѣе, что въ письмѣ своемъ объяснялъ онъ мнѣ, что всю надежду свою полагаетъ на мое великодушіе, и ничего болѣе не имѣетъ въ виду, кромѣ просьбы ко мнѣ, какъ къ Христіанкѣ -- не оставить покровительствомъ моимъ бѣдной сироты, дочери его, Я увидѣла Графа, блѣднаго, худаго, изнеможеннаго болѣзнію, почти умирающаго -- одну тѣнь прежняго Графа Ольгина! Какая разница прошивъ того, когда мы въ первый разъ съ нимъ разстались! Онъ былъ тогда въ цвѣтѣ молодости, прекрасный собою, влюбленный, съ полнымъ увѣреніемъ въ предстоявшемъ ему счастіи. Разлука наша должна была продолжаться только нѣсколько дней... Мы оба такъ перемѣнились, что насъ не льзя было узнать. Никогда незабуду я тягостнѣйшей сцены свиданія нашего! Графъ держалъ на рукахъ трехъ-лѣтнюю дочь свою, которая улыбалась, какъ Ангелъ, и протягивала ко мнѣ ручонки свои.... это теперешняя Княгиня Фольгина! Отецъ ея просилъ меня принять сироту подъ мое покровительство, и быть ей вмѣсто матери. Я съ восторгомъ взяла на себя эту обязанность. Батюшка былъ еще въ то время живъ, и одобрилъ мое намѣреніе. Черезъ нѣсколько дней потомъ услышала я, что Графъ Ольгинъ -- окончилъ жизнь.... Къ счастію, что смерть прекратила бѣдственное его существованіе. Какая жизнь, сколько горестей предстояли-бы ему, ежели-бы онъ остался живъ! За всѣмъ тѣмъ, смерть его поразила меня... Признаюсь, что воспоминаніе объ немъ до сихъ поръ еще мнѣ тягостно.