Дмитрий Бегичев - Семейство Холмских (Часть вторая)

Тайно приготовленные имъ музыканты заиграли, по старинному обычаю, тушъ ; трубы и литавры загремѣли, и вдругъ кругомъ дома раздалось радостное: Ура! Ура! Этотъ сюрпризъ сдѣлалъ батюшкѣ старый его каммердинеръ, которому поручилъ онъ приготовишь музыкантовъ, приведя ихъ во время обѣда, такъ, чтобы матушка не видала. Старикъ сказалъ потихоньку нѣкоторымъ изъ дворовыхъ, чтобы они стояли у окопъ подлѣ дома, и въ то время, когда музыканты заиграютъ, закричали: Ура! Но Староста, узнавъ объ этомъ отъ дворовыхъ, объявилъ крестьянамъ, и всѣ, отъ мала до велика, собрались, и мужики и бабы. Подлинно, они сдѣлали намъ настоящій сюрпризъ: такъ всѣ закричали, что затряслись окна, и мы вздрогнули отъ такой нечаянности! Окончился праздникъ, какъ обыкновенно -- прибавила Свіяжская.-- Батюшка открылъ балъ съ матушкою, Польскимъ; потомъ вся молодежъ, въ томъ числѣ и я была, усердно танцовали, былъ фейерверкъ и иллюминація. Все это помнитъ нѣчего; но сцены за обѣдомъ я въ вѣкъ не забуду!"

Въ подмосковную Свіяжской пріѣхали довольно рано. Вездѣ видѣнъ былъ отличнѣйшій порядокъ. Деревня была поселена но плану, съ большими промежутками между строеній; повсюду замѣтно было изобиліе и устройство: гумны у крестьянъ, огороды, задніе дворы, все было обгорожено; избы, овины, клѣти, анбары покрыты; передъ каждымъ дворомъ находился палисадникъ, и посажены были деревья; проулки между дворами представляли вездѣ прекрасныя аллеи; среди выгона построенъ былъ большой, запасный, каменный магазинъ, крытый желѣзомъ, и этотъ магазинъ носилъ не пустое названіе, но всегда наполнялся мірскимъ, общественнымъ хлѣбомъ, и обеспечивалъ крестьянъ на случай неурожая. Подлѣ магазина стояло, подъ навѣсомъ, нѣсколько пожарныхъ трубъ и инструментовъ. По берегу рѣчки построено было нѣсколько крестьянскихъ бань, и вырыты въ землѣ лѣтнія печи, для печенья хлѣбовъ и приготовленія кушанья, потому, что по заведенному еще при отцѣ Свіяжской порядку, на все лѣто въ избахъ печки были запечатаны. Устроенныя, въ замѣнъ ихъ, землянки, и сдѣланные надъ ними, на случай ненастья, навѣсы, представляли возможность крестьянамъ не разводить огня по избамъ, что очень часто бываетъ причиною пожаровъ въ деревняхъ, особенно-же въ рабочее время, когда остаются дома иногда одни только ребятишки и слабыя старухи.

Господская усадьба, садъ, оранжереи, гумно, анбары все было въ хорошемъ видѣ; домъ, и прочія строенія, были старинныя, нѣсколько уже ветхи, но педдерживались въ превосходномъ порядкѣ. Софья, безъ всякой лести, хвалила подмосковную Свіяжской. "Говорятъ, что женское управленіе всегда бываетъ дурно" -- сказала она.-- "Дай Богъ, чтобы у иного мужчины въ такомъ-же было устройствѣ, какъ здѣсь я вижу." -- Все заведено покойнымъ батюшкою -- отвѣчала Свіяжская.-- Я ничего не перемѣнила, оставила того-же стараго управляющаго, и стараюсь только поддержать въ прежнемъ видѣ, какъ было при батюшкѣ. Я знаю, что ему сначала было очень трудно привесть все въ устройство; наши мужички не охотники до порядка, но за то послѣ, когда они привыкли, то, не только были ему благодарны, но чрезвычайно полюбили его устройство. Похороны отца моего останутся для меня на вѣкъ незабвенны! Онъ скончался зимою, въ Москвѣ. Въ день погребенія его собрались къ намъ на дворъ всѣ крестьяне, отсюда и изъ другихъ деревень нашихъ, находящихся не въ далекомъ разстояніи отъ Москвы. Всѣ просили позволенія проститься съ добрымъ ихъ помѣщикомъ. Слезы -- и точно нелицемѣрныя, потому, что нѣтъ нужды льстить мертвымъ -- проливали крестьяне на гробѣ его; они взялись нести его на рукахъ своихъ въ церковь, и потомъ до могилы. Домъ нашъ былъ въ Басманной; оттуда, какъ ты сама знаешь, не близко до Донскаго монастыря. Все это далекое пространство несли они гробъ отца моего на рукахъ, перемѣняясь между собою поочередно."

Свіяжская провела дней пять въ своей подмосковной; ѣздила осматривать лѣса и пашни; раза по два въ день бывала въ больницѣ, которую содержала она на свой счетъ, для больныхъ крестьянъ, своихъ и чужихъ. Потомъ, въ день рожденія своего, послѣ обѣдни, сдѣлала она угощеніе, по всегдашнему обычаю, дворовымъ и крестьянамъ. Пироги, щи, а болѣе всего вино и пиво, подносимыя мужикамъ, ленты, перстеньки и куски разныхъ матерій, разданныя бабамъ, орѣхи и пряники, данные ребятишкамъ -- распространили общее веселіе въ этомъ шумномъ обществѣ. На такихъ пиршествахъ открываются истинныя, нелицемѣрныя чувства привязанности крестьянъ къ помѣщикамъ. Бабы величали барыню и плясали; старики изъяснялись въ любви своей. "Ты наша мать," кричали ей, "да и весь родъ вашъ таковъ; и покойный батюшка-то твой -- что это былъ за человѣкъ! "

На другой день послѣ сего угощенія отправились въ Пріютово, къ Аглаевымъ. Погода была прекрасная, дорога просохла, и путешественницы благополучно совершили путь свой. Съ послѣдняго ночлега встали онѣ нарочно поранѣе, и застали Аглаевыхъ за завтракомъ. Проѣзжая мимо сада, увидѣли хозяевъ въ бесѣдкѣ, за самоваромъ. Катерина наливала чай; подлѣ нея сидѣла мать, и мужъ, курившій трубку. Болонская собачка Холмекой первая замѣтила карету, залаяла, и обратила вниманіе всѣхъ. Софья и Свіяжская видѣли, что Аглаевъ, бросивъ трубку, побѣжалъ къ нимъ на встрѣчу. Катерина, на сносяхъ беременная, бѣжать не могла, но, переваливаясь со стороны на сторону, также спѣшила идти изъ саду къ нимъ. Холмская, оставивъ чулокъ свой, и уговаривая Катерину не бѣжать и не спѣшить, сама перегоняла ее.

Свиданіе сестеръ было трогательно: обнявшись, цѣловали онѣ другъ друга нѣсколько минутъ. Катеринѣ, по ея положенію, такая радость была даже вредна, и ей сдѣлалось дурно. Мужъ тотчасъ побѣжалъ за Гофманскими каплями и свѣжею водою. Дурнота скоро прошла, и Катерина опять бросилась цѣловать Софью. Обѣ онѣ плакали, спрашивали другъ друга, и, не дожидаясь отвѣта, перебивали другимъ вопросомъ. Мать ихъ и Свіяжская не могли быть равнодушными при такой сценѣ. Наконецъ мать, отирая слезы, сказала: "Помилуй, Софья -- да подойди-же ты ко мнѣ -- ты меня совсѣмъ даже не примѣтила." -- Ахъ, матушка! не уже-ли я въ самомъ дѣлѣ къ вамъ не подходила?-- вскричала Софья, и бросилась цѣловать ея руки. Понемногу всѣ успокоились, и начался обыкновенный разговоръ. "Какъ ты перемѣнился и потолстѣлъ!" -- сказала Софья Аглаеву.-- "Какой свѣжій цвѣтъ лица! Теперь иные, въ самомъ дѣлѣ, найдутъ тебя даже красавцемъ." -- Какъ: иные ?-- возразила его жена -- и теперь?-- Онъ всегда былъ красавцемъ, хотя нѣкоторыя , дерзскія, осмѣливались спорить со мною, что онъ не такъ хорошъ лицомъ.

"Я тебѣ тоже скажу, любезная сестра" -- отвѣчалъ Аглаевъ -- "что ты также очень перемѣнилась, въ свою пользу. Впрочемъ, я никогда даже не дерзалъ ни съ кѣмъ спорить, чтобы ты не была красавица."