Сергей Чернышев - Техноэкономика. Кому и зачем нужен блокчейн

Независимость подразумевает высокотехнологичную силу. Чтобы сила прирастала, нужно не сберегать её, а щедро делиться ею. Союз с Россией должен делать союзников сильнее.

4. Стратегия

Черная рука Гаврилы [69]

В информационном потоке по поводу столетия Великой войны всплыл сюжет: в местечке с говорящим именем Обляй восстанавливают жилище местного обывателя Гаврилы Принципа. Дом выстоял в череде глобальных катаклизмов века, но сгорел в братоубийственном конфликте сербов и хорватов, похоронившем Югославию. Что до обитателя – тот не затерялся среди несчётных миллионов убийц и убитых XX века.

Стреляя в эрцгерцога, Гаврило нажал на спусковой крючок первой мировой катастрофы – в саму возможность которой благополучные европейцы летом 1914-го отказывались верить. Ныне только ленивый блогер не отметился нравоучительным постом, перебрасывая мостик зловещей аналогии из тогдашней Сербии на нынешнюю Украину. И впрямь, боевик «Младой Босны» (за которой, говорят, стояла «Черная рука») смотрится по-свойски в пёстром ряду фигур и структур майдановцев и федералистов. Так ждать ли нового Сараева в Киеве или Донецке?

Исходный тезис этого раздела – об иерархии угроз национальной безопасности.

Замедление роста российской экономики – куда бо м льшая угроза безопасности страны, чем украинский кризис. Оно порождает и усиливает подобные кризисы не только на пространстве СНГ, но и на дальней периферии.

Тенденция замедления роста мирового хозяйства, в свою очередь, представляет гораздо бо м льшую угрозу национальной и глобальной безопасности, чем стагнация в России, поскольку во многом её обусловливает.

Мир в полушаге от того, чтобы быть опрокинутым в новую катастрофу роста. Борьба с этой угрозой составляет сердцевину политической повестки дня, для развитых держав – в основном осознанную.

Россия не участвует в этой повестке, составляя для неё лишь растущую головную боль.

Глобализация катастроф роста

Гора исторических разысканий о причинах Первой мировой не родила ничего кроме мышиной конспирологии. Обществоведам недоставало понятийных инструментов, чтобы охватить структурирующей мыслью события такого масштаба.

У исторических спазмов, соразмерных с «нашествием народов моря» или «великим переселением», есть то общее, что в их основе лежат катастрофы роста .

Вот грубая модель. Производительность этноса, страны или региона начинает отставать от роста спроса на средства пропитания и жизнеобеспечения. Тектоническое напряжение разрыва высвобождается случайной вспышкой насилия или природной аномалией. Мигрирующие массы «избыточного» населения приходят в движение, сметая всё на своём пути. Историческое кровопускание, во-первых, на время сбрасывает давление спроса до переносимого уровня. А во-вторых, ломает институциональные преграды на пути назревшей технологической революции. Новая волна технологий – залог грядущего роста производства.

Что нового внесла в эти циклы эпоха мировых войн? Катастрофа роста впервые оказалась глобальной. И до невольных глобалистов стало доходить: в таком всемирном качестве она должна стать не только первой, но и последней.

Но для этого предстояло поменять порядок вещей. Технологическая революция, которая традиционно следовала за социальным инсультом, должна предшествовать ему, предотвращать его.

О новой технологической волне, о достижениях институциональной инженерии речь шла выше. Теперь обратимся к стратегическому её измерению.

Дистанционное мальтузианство

Мальтузианские модели анализируют хозяйственные циклы «перенаселение – недопроизводство – недоедание». Но катастрофы роста чаще приходят к народам извне. Ленинградцы умирали голодной зимой 1941–42 года не оттого, что не выполнили продовольственную программу. Машину тевтонского нашествия на Европу запустили голод, гнёт и унижения 20-х, которым победители подвергли Германию. Ленин писал о Версальском договоре: «Это неслыханный, грабительский мир, который десятки миллионов людей, и в том числе самых цивилизованных, ставит в положение рабов».

Катастрофы роста распространяются от очага первоначального кризиса на огромные расстояния, как волны падающих костяшек домино. Полтысячелетия кочевой народ хунну подвергал Китай набегам с севера. Для защиты от степняков была воздвигнута Великая стена. Во втором веке от Р. Х. держава хунну распалась, и одна из ветвей народа двинулась на запад. Они прошли всю Сибирь и Среднюю Азию, по пути через территорию нынешней Украины сокрушили мощное королевство готов и вторглись в Европу. Волны катастрофических переселений, спровоцированные движением гуннов, охватили половину Евразии. Их вождь Атилла получил прозвание «Бич Божий». Орды мигрантов едва не докатились до Атлантики и были остановлены только в 451 году в битве на Каталаунских полях на территории современной Франции.

Лимесы сверхдержав

Попытки укрыться от катастроф роста за валами оборонительных сооружений предпринимались тысячелетиями.

Великая китайская стена если и уникальна, то лишь размерами, но не конструкцией и не назначением. Римскую империю по периметру отгораживал от варварской периферии лимес – сплошная цепь оборонительных сооружений. Только один из её участков между Рейном и Дунаем имеет протяжённость 550 километров. По территории современной Украины вдоль границ лесостепной зоны и степей на тысячу вёрст тянутся «Змиевы валы» – остатки колоссальных оборонительных сооружений, служивших некогда преградой для конницы кочевников. Первые из них строили готы; последние к югу от Киева возводились во времена Владимира Святославича.

Но ни одна из стен в конечном итоге не устояла перед волнами социальных цунами. Змиевы валы не спасли Киевскую Русь от войск Чингисхана, перенявших у китайцев технологию штурма фортификационных сооружений.

Вот главный урок эпохи мировых войн, усвоенный державами-победительницами: мир стал глобальным, в нём более невозможно обеспечить локальную безопасность, преследуя локальные интересы.

Для США это означало не столько конец изоляционизма, сколько его продолжение иными, глобальными средствами. Не отгораживаться валами и стенами от враждебной периферии, а вовлекать её в периметр и под защиту собственной раздвигающейся стены союзов и партнёрств. Не жалеть средств на решение проблем третьего мира, преодоление и профилактику кризисов – тем самым вкладываясь в инфраструктуру собственной безопасности.

Радикальная смена принципов американской системы безопасности отчётливо видна, если сопоставить положение побежденной Германии после двух мировых войн.