Олег Якубов - Привет эпохе

В институте поначалу призадумались, можно ли принимать инвалида в такой вуз, но к экзаменам на заочное отделение все же допустили. Экзамены, в том числе и по спортивным дисциплинам абитуриент Мороз сдал, можно сказать, блестяще и был в институт физкультуры зачислен. Родители и друзья за Володю порадовались, как порадовались за любого другого выпускника школы, столь легко поступившего в вуз. Никому и в голову не приходила мысль акцентировать внимание на том, что вот, мол, герой у нас какой вырос, с таким увечьем и в физкультурный институт. Да и сам Володя вел себя таким образом, что никому из новых сокурсников его увечье в глаза не бросалось.

Гром грянул только через год. После длительного отпуска вышла на работу проректор по заочному обучению Роза Абдуллаевна Рафикова. Узнав, что в вуз приняли инвалида, она устроила своим подчиненным форменный разнос и потребовала немедленно подготовить проект приказа об отчислении из института студента второго курса Владимира Мороза.

Сам Володя узнал об этом лишь месяц спустя, когда вернулся со своими подопечными мальчишками с футбольного всесоюзного турнира «Золотой мяч». Ему даже пороги обивать не пришлось: Роза Абдуллаевна его попросту не принимала. Евгений Алексеевич Мороз, отец Володи, к проректору все же пробился, но на все свои вопросы получал лишь стереотипный ответ: «…потому, что у него руки нет».

Напрасно Евгений Алексеевич говорил о том, что сын вот уже год, как работает штатным тренером по футболу, что у него разряды по палванию и легкой атлетике, Рафикова стояла на своем: зачеты по единоборствам, по тяжелой атлетике и по гимнастике он все рвно сдать не сможет, так что мы бы его так и так отчислили. А пока молод и есть время выбрать иную профессию, пусть одумается и поступает в другой вуз.

С Розой Абдуллаевной разговора у меня не получилось. В первую очередь она была озлоблена тем, что строптивый студент или его отец, что одно и то же, обратились с жалобой в редакцию. Рафикова продемонстрировала мне кучу инструкций и циркуляров, из коих, по ее мнению, следовало, что инвалиды в институте физической культуры учиться не могут. Мои возражения по поводу того, что именно физическая культура помогла многим инвалидам вернуться к полноценной жизни, проректор просто пропустила мимо ушей. Тогда я, что называется, превысил полномочия, и попросту припугнул бюрократку прокуратурой.

Собственно говоря, я не столько рассчитывал на закон (хоть и дурацкие, но инструкции все же существовали), сколько на одного из служителей закона, к которому тотчас, после посещения института, и отправился. Дело в том, что в прокуратуре работал известный в республике старший следователь по особо важным делам Александр Иванович Угланов – чуть ли ни единственный в системе прокуратуры республики награжденный орденом Ленина. Коллеги называли Александра Ивановича прокурорским Маресьевым, с полным на то основанием, так как у Александра Ивановича после фронтового ранения были ампутированы по колени обе ноги.

Вернувшись с фронта молодой офицер Александр Угланов свое ранение попросту скрыл от приемной комиссии юридического института, а поскольку в аудиторию, где принимали вступительные экзамены, он всегда заходил бодрым, чуть не строевым шагом, ни у кого никаких сомнений не возникло и абитуриента Угланова оценивали не по состоянию здоровья, а по его знаниям.

Вот ему-то, Александру Ивановичу, которого знал хорошо и не один год, я и рассказал грустную историю Володи Мороза. Человек справедливый и обстоятельный, Угланов задумался надолго.

– Мотивов для прокурорского вмешательства я, во всяком случае, пока, в этом деле не усматриваю, – наконец произнес следователь-«важняк».

– А я и не прошу вмешиваться прокуратуру. Я прошу вмешаться вас – Александра Ивановича Угланова, человека, который, несмотря на инвалидность закончил вуз, куда его не должны были принимать, и всю жизнь отдал любимому делу.

– Демагог! – вспылил Угланов, но тотчас взял себя в руки. – Ну, и как ты себе это представляешь. Позвоню я ректору института физкультуры и что я ему скажу: «Вам звонит старший следователь по особо важным делам Угланов», или, может сказать: «Вас, уважаемый товарищ ректор, беспокоит инвалид Угланов»?

– Вам виднее, что сказать, – смалодушничал я.

– Эх, жалко все же парня. Ладно, ступай отсюда, не мозоль мне глаза и думать не мешай, авось, что-нибудь и придумаю. А вот тебе совет могу дать. И совет толковый. Садись-ка ты братец, за свою пишущую машинку, да напряги все извилины. Напиши о бездушии, о том, что парню жизнь калечат. Пресса, она сегодня большую силу имеет. Глядишь, двойной тягой чего путного и добьемся.

И злости, злости не жалей, – напутствовал он меня на прощанье.

Угланов позвонил мне на следующий день поздно вечером.

– Так и думал, что ты еще на работе, – проворчал он. – Ну что написал? Ах, пишешь? Пиши, пиши. Да поторопись давай, думаю, после моего разговора с этими физкультурными бюрократами твоя статья жирную точку поставит и парня мы все же отстоим.

– Так вы все-таки позвонили, Александр Иванович? – возликовал я. – А что вы им сказали.

– Вот прям щас я тебе все секреты и раскрою. Да незачем тебе знать, а то еще мои аргументы в своей статейке тиснешь, – и он, довольно посмеиваясь, положил трубку.

Володю из института не отчислили. Прекрасно понимаю, что и я, и старый следователь, если подходить к нашим действиям сугубо формально, свои служебные полномочия превысили. Но, встретив недавно повзрослевшего и возмужавшего Володю Мороза, ничуть я об этом не пожалел.

Х Х

Х

… Тот, кто работал в газете, знает, что настоящим репортером можно стать только в отделе информации. В официальной редакционной табели о рангах эти отделы занимают чуть ли не последнюю строчку ( так, по крайней мере было в советской печати), но на газетных полосах они правят и володеют. Нет такой темы, с которой бы не соприкасались репортеры и не существует такой щелочки, куда бы они не могли проникнуть. У нас в «Правде Востока», благодаря усилиям деда-ответсекретаря, отделу информации была безраздельно отдана вся четвертая страница. Застать в течение рабочего дня в кабинете кого-нибудь из репортеров было делом таким же безнадежным, как поставить яйцо «на попа». Сочиненная в недрах безвестной редакции песенка «Всегда в пути, всегда в дороге, где самолетом, где пешком. С женою часто на пороге, спеша, прощаешься кивком», стала нашим негласным девизом. Передавать в редакцию материалы в эру «домобильных» телефонов, было делом подчас не менее сложным, чем сенсационную информацию раздобыть.

Помню, отправился я зимой со спасательной экспедицией в отроги Чаткальского хребта. Там сошла снежная лавина и накрыла домик, где работали гляциологи. Произошло это ночью, мы добрались на место лишь часам к восьми утра. Из двенадцати человек удалось спасти только девятерых. Трое так и остались, погребенные под снегом и горными камнями, сдвинутыми лавиной. Дикая горная природа и спасателям вознамерилась отомстить за грубое вмешательство. Но кто-то из ребят вовремя заметил наверху грозное движение и крикнул предупреждающе: «Лавина». Мы поспешили укрыться в расщелине, но все же краем нас лавина все-таки задела. Отделались, как говорится, легкими ушибами. Хотя мне, например, и легких хватило. Я, получив снежный «пинок», потом еще часа два разогнуться не мог. Часам к девяти вечера группа спустилась к еле различимой во тьме турбазе «Чимган». Света не было, не работал ни один телефон. Директор турбазы посоветовал поехать на почту, километрах в пяти отсюда, там, кажется, телефон исправен. Но почта оказалась закрытой. Кое-как выяснил, где живет заведующая, и отправился к ней домой. Приезжаю – там дым коромыслом, отмечают день рождения главы семьи. Отпускать «драгоценнейшую супругу» из дому юбиляр наотрез отказался. Но, к счастью, у них дома был телефон. Набрал дежурную стенографистку и начал диктовать репортаж. Каждые полминуты Татьяна перебивала меня: «Не слышу, повтори», потом воскликнула, не выдержав: «Послушай, что там за крики у тебя. Ты можешь своих гостей утихомирить?»