Федерико Гарсиа Лорка. Стихи

в радости вечного сердца.

БАЛЛАДА ИЮЛЬСКОГО ДНЯ

Серебряные колокольцы

у волов на шее.

- Дитя из снега и солнца,

куда путь держишь?

- Иду нарвать маргариток

на луг приветный.

- Но луг отсюда далеко

и полон теней.

- Любовь моя не боится

теней и ветра.

- Бойся солнца, дитя

из солнца и снега.

- В моих волосах погасло

оно навеки.

- Белоликая, кто же ты?

Твой путь неведом.

- Я из ключей кристальных,

из любви вечной.

Серебряные колокольцы

у волов на шее.

- А что у тебя на губах

так ярко светит?

- Звезда, что зажег любимый

в жизни и в смерти.

- А что у тебя на груди

острою веткой?

- Меч, что носил любимый

в жизни и в смерти.

- А что в глазах твоих черных

гордым блеском?

- Мои печальные думы,

что ранят сердце.

- Зачем на тебе накидка

чернее смерти?

- Ах, вдовушка я, и нету

меня грустнее!

Грущу я по графу Лавру

из детской песни,

тому, кто из рола Лавров

самый первый.

- Кого же ты ищешь здесь,

раз его нету?

- Тело того, кто из Лавров

самый первый.

- А может, ты ищешь любовь

душой неверной?

Если ты ищешь любовь,

дай бог, встретишь.

- Люблю я одни звезды

в дальнем небе,

ищу одного друга

в жизни и в смерти.

- Друг твой на дне глубоко,

дитя из снега,

укрыт гвоздикой и дроком,

тоскою вечной.

- О, рыцарь далеких странствий,

кипарисной тени,

хочу тебе лунною ночью

душу вверить.

- Мечтательная Изида,

без меда песни,

что льешь на уста ребенка

свою легенду,

тебе я в дар предлагаю

нежное сердце,

израненное очами

других женщин.

- Рыцарь речей любезных,

прощай навеки.

Ищу я того, кто из Лавров

был самый первый.

- Прощай же, спящая роза,

цветок весенний,

идешь ты к любви верной,

а я к смерти.

Серебряные колокольцы

у волов на шее.

Пускай истекает кровью

мое сердце!

СОН

Над прохладным ручьем сердце мое отдыхало.

(Ты заткни воду тенью,

паук забвенья!)

Сердцу вода родника песню свою сказала.

(Ты заткни воду тенью,

паук забвенья!)

Бессонное сердце свою любовь рассказало.

(Паук безмолвья,

тайной рассказ наполни.)

И хмуро вода родника рассказу внимала.

(Паук безмолвья,

тайной рассказ наполни.)

Опрокинувшись, сердце в свежий родник упало.

(Руки, что белеют далеко,

удержите воду потока!)

С веселой песней вода мое сердце умчала.

(Руки, что белеют далеко,

все уплыло с водой потока!)

ПЕЙЗАЖ

Потухшие звезды

усыпали пеплом холодное лоно

реки зеленой.

Ручей растрепал свои косы,

а тайные гнезда, как в час расплаты,

огнем объяты.

Лягушки превратили канаву в дудку,

которая фальшивит еще усердней

во мгле вечерней.

Из-за горы на просторы неба

окорок луны с лицом добродушным

выплыл послушно.

Из домика, который окрашен в индиго,

звезда луну добродушную дразнит,

как мальчик-проказник.

Розовая окраска в наряд свой хрупкий,

в наряд, пошитый рукой неумелой,

гору одела.

Лавр устал оттого, что надо

казаться всезнающим и поэтичным,

как лавру прилично.

Вода течет, как текла и прежде,

на ходу в прозрачный сон погружаясь

и улыбаясь.

Все по привычке здесь горько плачет,

и вся округа, хотя и невольно,

судьбой недовольна.

Чтобы звучать в унисон с природой,

и я говорю - никуда не деться;

"О мое сердце!"

Но губы мои, мои грешные губы

окрашены соком глубокой печали

и лучше б молчали.

И этот пейзаж мне не радует сердце,

в груди я чувствую холод могилы,

и все мне не мило.

О том, что скорбное солнце скрылось,

летучая мышь сказать мне успела

и прочь улетела.

Отче наш, помилуй любовь!

(Плачут рощи - не будет удачи,

и тополи плачут.)

Я вижу, как в угольном мраке вечернем

мои глаза горят в отдаленье,

пугая тени.

И мертвую душу мою растрепал я,

призвав на помошь паучьи узоры

забытых взоров.

Настала ночь, зажигаются звезды,

вонзая кинжалы в холодное лоно

реки зеленой.

ВОПРОСЫ

Сидят на лужайке кузнечики чинно.

- Что скажешь ты, Марк Аврелий,

об этих философах с тихой равнины?

Мысли твои не созрели!

Река по равнине узоры чертит.

- Скажи мне, Сократ, что смог

увидеть ты в водах, несущихся к смерти?

Твой символ веры убог!

Осыпались розы и в грязь упали.

- Скажи мне, святой Хуан,

о чем лепестки их тебе шептали?

В сердце твоем - туман!

СОЛНЦЕ СЕЛО

Солнце село. Как статуи,

задумчивы деревья.

Хлеб скошен.

Тока опустели.

Они печальны безмерно.

Облаял пес деревенский

все вечернее небо.

Оно - как пред поцелуем,

и яблоком в нем - Венера.

Москиты - росы пегасы -

летают. Стихли ветры.

Гигантская Пенелопа

ткет ясную ночь из света.

"Спите! Ведь волки близко", -

ягнятам овечка блеет.

"Подружки, неужто осень?" -

цветок поверить не смеет.

Вот-вот пастухи со стадами

придут из далеких ущелий,

и дети будут резвиться

у двери старой таверны,

и наизусть будут петься

заученные домами

любовные куплеты.

МАДРИГАЛ

Мой поцелуй был гранатом,

отверстым и темным,

твой рот был бумажной

розой.

А дальше - снежное поле.

Мои руки были железом

на двух наковальнях.

Тело твое - колокольным

закатом.

А дальше - снежное поле.

На черепе лунно,

дырявом и синем,

мои "люблю" превратились

в соленые сталактиты.

А дальше - снежное поле.

Заплесневели мечты

беспечного детства,

и просверлила луну

моя крученая боль.

А дальше - снежное поле.

Теперь, дрессировщик строгий,

я укрощать научился

и мечты свои и любовь

(этих лошадок слепых).

А дальше - снежное поле.

КОЛОКОЛ

Колокол чистозвонный

в ритме креста и распятья

одевает раннее утро

париком из туманов белых

и струями тихого плача.

А старый мой друг тополь,

перепутанный соловьями,

давно считает мгновенья,

чтоб в траву

опустить ветки

прежде еще, чем осень

его золотить станет.

Но глаз моих

две опоры

ему не дают гнуться.

Старый тополь, помедли!

Не чувствуешь, как древесина

любви моей расщепилась?

Прострись на зеленом луге,

когда душа моя треснет,

которую вихрь поцелуев

и слов

изнемочь заставил

и разодрал в клочья.

ЕСТЬ ДУШИ, ГДЕ СКРЫТЫ...

Есть души, где скрыты

увядшие зори,

и синие звезды,

и времени листья;

есть души, где прячутся

древние тени,

гул прошлых страданий

и сновидений.

Есть души другие:

в них призраки страсти

живут. И червивы

плоды. И в ненастье

там слышится эхо

сожженного крика,

который пролился,

как темные струи,

не помня о стонах