Федерико Гарсиа Лорка. Стихи

и поцелуях.

Души моей зрелость

давно уже знает,

что смутная тайна

мой дух разрушает.

И юности камни,

изъедены снами,

на дно размышления

падают сами.

"Далек ты от бога", -

твердит каждый камень.

СОКРОВЕННАЯ БАЛЛАДА

Где оно, сердце того

школьника, чьи глаза

первое слово

по букварю прочитали?

Черная, черная ночь,

не у тебя ли?

(Как холодна

вода у речного

дна.)

Губы подростка,

которые поцелуй,

свежий, как дождь,

познали,

черная, черная ночь,

не у тебя ли?

(Как холодна

вода у речного

дна.)

Первый мой стих.

Девочка, взгляд исподлобья,

косы на плечи спадали...

Черная ночь, это все

не у тебя ли?

(Как холодна

вода у речного

дна.)

Сердце мое, что дозрело

на древе познанья,

сердце, которое змеи

кусали,

черная, черная ночь,

не у тебя ли?

(Как ты нагрета,

вода фонтана в разгаре

лета.)

Замок любви бродячей,

немощный замок, в котором

заплесневелые тени дремали,

черная, черная ночь,

не у тебя ли?

(Как ты нагрета,

вода фонтана в разгаре

лета.)

О неизбывная боль!

Только пещерный мрак

в силах тебя превозмочь.

Разве не так,

черная, черная ночь?

(Как ты нагрета,

вода фонтана в разгаре

лета.)

О сердце во мраке пещерном!

Requiem aeternam!

СТАРЫЙ ЯЩЕР

На узенькой тропинке

маленький старый ящер

(родственник крокодила!)

сидел и думал.

В своем сюртуке зеленом,

похожий одновременно

на дьявола и на аббата,

подтянут, весьма корректен,

в воротничке крахмальном,

глядел он солидно и важно,

словно старый профессор.

Эти глаза артиста

с неудавшеюся карьерой,

как печально они провожали

умирающий вечер!

Вы только в сумерки, друг мой,

совершаете ваши прогулки?

Вы ходите разве без трости,

дон Ящер? Ведь вы стары,

и дети в деревне могут

напугать вас или обидеть.

Что ищете вы на тропинке,

близорукий философ?

Взгляните, разорвано небо

призрачными тенями

августовской вечерней прохлады!

Вы просите подаянья

у тускнеющего небосвода?

Осколок звезды иль каплю

лазури?

Вы, может, читали

стихи Ламартина, хотите

насладиться серебряной трелью

певчих птичек?

(Ты смотришь на пламя заката,

и глаза твои заблестели -

о грозный дракон лягушек! -

человеческими огоньками,

И плавают челны-мысли,

без руля и ветрил, качаясь

в подернутых тенью водах

твоих зрачков потемневших.)

Пришли вы, быть может, в надежде

красавицу ящерку встретить,

зеленую, словно колос

в мае,

гибкую, словно былинка

над тихой заводью сонной?

Она вас отвергла, я знаю,

и покинула ваше поле...

О, где ты счастливая младость,

любовь в камышах душистых?!

Но к черту! Не унывайте!

Вы мне симпатичны, право.

Девиз: "Я противопоставляю

себя змее", - недаром

начертан на вашем солидном

епископском подбородке.

Уже растворилось солнце

в тумане между холмами,

по дороге, пыль подымая,

двинулось стадо.

Пора на покой, дружище,

сойдите с тесной тропинки,

ступайте домой, и хватит

думать!

Успеете налюбоваться

на звезды и на небо,

когда не спеша вас будут

есть черви...

Вернитесь в свой дом скорее,

под поселком сверчков болтливых!

Спокойной вам ночи, друг мой,

дон Ящер!

Поле уже безлюдно,

холмы погрузились в сумрак,

и дорога пустынна;

лишь время от времени тихо

кукует кукушка где-то

в тополях темных.

БАЛЛАДА ТИХОГО СКВЕРА

В тишине закатной

напевают дети.

Ручей прохладный,

источник светлый!

Дети

Что хранишь ты в дивном

веселом сердце?

Я

Перезвон дальный,

утонувший в небе.

Дети

Вот ты и уходишь

из тихого сквера.

Ручей прохладный,

источник светлый!

Что несешь ты в пальцах

своих весенних?

Я

Кровь алой розы

и первоцветы.

Дети

Омой их водою

нашей старой песни.

Ручей прохладный,

источник светлый!

Что на губах чуешь

сочных и свежих?

Я

Привкус костей и череп

моей смерти.

Дети

Испей воды чистой

нашей старой песни.

Ручей прохладный,

источник светлый!

Куда ж ты уходишь

из тихого сквера?

Я

К неведомым магам,

к далеким принцессам.

Дети

У кого спросил ты

дорогу поэтов?

Я

У источников светлых

из старой песни.

Дети

Ну, а землю и море

ты оставишь навеки?

Я

Наполнилось огоньками

мое шелковое сердце,

колокольным забытым звоном,

пчелами и златоцветом;

путь мой лежит далеко,

уйду за горные цепи,

уйду за шири морские

поближе к звездам небесным,

буду просить я бога,

чтоб мне вернул во владенье

древнюю душу ребенка,

вскормленную легендой,

в шапке с веселым плюмажем,

с мечом деревянным детским.

Дети

Вот ты и ухолишь

из тихого сквера.

Ручей прохладный,

источник светлый!

Открытые очи

засохших деревьев

плачут мертвой листвою,

изранены ветром.

ПЕРЕПУТЬЕ

Как больно, что не найду

свой стих в неведомых далях

страсти, и, на беду,

мой мозг чернилами залит!

Как жалко, что не храню

рубашки счастливца: кожи

дубленой, что на броню,

отлитую солнцем, похожа.

(Перед моими глазами

буквы порхают роями.)

О, худшая из болей -

поэзии боль вековая,

болотная боль, и в ней

не льется вода живая!

Как больно, когда из ключа

песен хочешь напиться!

О, боль слепого ручья

и мельницы без пшеницы!

Как больно, не испытав

боли, пройти в покое

средь пожелтелых трав

затерянною тропою!

Но горше всего одна

боль веселья и грезы -

острозубая борона,

рыхлящая почву под слезы!

(Луна проплывает вдоль

горы бумаг средь тумана.)

О, истины вечная боль!

О, вечная боль обмана!

ПРЕРВАННЫЙ КОНЦЕРТ

Гармония ночи глубокой

разрушена грубо

луной ледяной и сонной,

взошедшей угрюмо.

О жабах - ночей муэдзинах -

ни слуху ни духу.

Ручей, в камыши облаченный,

ворчит что-то глухо.

В таверне молчат музыканты.

Не слышно ни звука.

Играет звезда под сурдинку

над зеленью луга.

Уселся рассерженный ветер

горе на уступы,

и Пифагор, здешний тополь,

столетнюю руку

занес над виновной луною,

чтоб дать оплеуху.

ВОСТОЧНАЯ ПЕСНЯ

Кристаллизованным небом

вызрело тело граната.

(Зерна - янтарные звезды,

пленки - подобья заката.)

Небо его иссушилось,

в лапище времени лежа,

кажется старческой грудью

в желтом пергаменте кожи.

И стал черенком лампадки

сосок, чтоб светить прохожим.

Плод этот - крошечный пчельник,

кровью наполнены соты.

Женские губы, как пчелки,

строят всегда их с охотой.