Черчесов А.Г. - Венок на могилу ветра - 2000

Потом он выбрался к ней на берег, и она, чтобы его подразнить, побежала к лесу. Только он за ней не последовал. Когда она это поняла, ей вдруг сделалось не по себе: вокруг не было ничего, кроме мрачных деревьев и падавших сыростью ей на ноги плотных теней. Она встала, огляделась по сторонам и неуверенно окликнула его по имени. Человек не отзывался. Тогда она закричала во весь голос и почти в тот же миг, ужаленная комочком земли, перешла на визг. Он вышел из-за ствола, большой и надежный, и она кинулась к нему, обняла, замолотила кулаками по спине, увидела свои слезы на его загорелой груди и стала трогать их языком, лихорадочно постигая его тело своими летающими руками. На нем уже тоже не было одежды, и она, роняя веки, почувствовала, как мир врастает в их плоть, полнится мощной грозой и взрывается в ней восторженной яростью. Она подумала: мы словно хищники, вгрызающиеся жизни в глотку.

Любиться с ним было все равно что рвать себе вены и, рыдая от счастья, пить свою кровь...

Лишенная чешуи и нанизанная на прутья, форель едва дымилась и роняла в золу быстрые капельки жира, когда они поворачивали ее над углями и вдыхали в себя смешанный запах костра, реки и хвои, наслаждаясь умным безмолвием и ползущей по спинам прохладой.

— Мне кажется, — сказала девушка, — что я куда-то таю. Растворяюсь в каком-то дивном сне...

Мужчина улыбнулся:

— Тогда не вздумай просыпаться. И не оглядывайся назад. Он привстал с корточек, расковырял носком сапога угли и сунул в образовавшийся горячий кармашек рыбу со своего прута.

— Пускай как следует пропечется.

— Мне кажется, — повторила девушка, — что я знаю тебя давным-давно и все же не знаю вовсе. Кажется, будто ты был всегда за моей спиной и знаешь все обо мне из того, что даже я сама позабыла. Будто ты мое эхо, а я...

Она запнулась, и мужчина не стал ее торопить. Раздув угли, он прилег в траву и наблюдал за девушкой сбоку, думая о том, что слова им совсем ни к чему. Они только в тягость, если чувствуешь радость, как голод, и понимаешь, что его нельзя утолить.

На щеке у девушки заблестела слеза. Маленький высохший лист, оторванный дымом от ветки, скупо свернулся в стеблях травы у нее под рукой. Сквозь верхушки деревьев мужчина увидел, как полное облако подбирается к самому солнцу и, позволив ему напоследок глотнуть из омута неба, накрывает его целиком.

— Мне кажется, будто я уже умерла и жива лишь моя душа, и ее носит ветром по счастью, которого не бывает... Мне слишком легко и свободно с тобой, и мне от этого страшно.

Она обернулась к нему и смотрела отчаянным взглядом в его спокойные, внимательные глаза. Прут в ее руках задрожал и поник, уронив добычу в костер. Мужчина поднялся, провел пальцами по ее плечам, коснулся ими ее лица, потом нагнулся и вытащил прут из золы. Уложив рыбу на листья папоротника, сходил к реке за свежей водой и поднес бурдюк к ее пересохшим губам. Пока длился обед, никто из них не обмолвился словом. Потом он сказал:

— Завтра мы двинемся дальше. А пока приготовим ночлег.

— Я ничего о тебе не знаю, — крикнула девушка вслед удалявшемуся мужчине. Когда он скрылся в чаще, в ответ она услыхала:

— Я тоже...

По его голосу она поняла, что он не врет, и вдруг впервые и очень остро ощутила, что он в ней нуждается. Рыжий лесной муравей деловито скользил по ее предплечью, щекоча загорелую кожу, перебежал на тонкую расслабленную кисть, обогнул указательный палец и стремительно помчался по тыльной стороне руки обратно к локтевому изгибу, так и не поняв, что двинулся вспять. «Не оглядывайся назад», — вспомнила она слова мужчины и улыбнулась. Потом кивнула, сбила щелчком незадачливого бегуна, сладко потянулась, внезапно чуть всхлипнула, встала, отряхнула колени и, шмыгнув носом, прикрыла глаза и на миг погрузилась в истому. Перед нею плыл плещущий светом и громкой, всамделишной жизнью воздух, родом, казалось, из радости. Она вскочила на ноги и, подпрыгнув на месте, понеслась босиком по опушке туда, где звенела уютной тревогой пятнистая тень.

— Подожди, я с тобой! — закричала она, ворвавшись в упругое эхо лесной тишины. — Я с тобой!! Не дури, покажись!..

Он поймал ее за руки, сильно сжал их, привлек их к себе, уложил на груди и позволил наслушаться сердца. Тихо снял поцелуем жар с ее глаз, остудил языком ее веки, уколол щетиной подбородок и прильнул к отзывчивой жилке на откинутой шее.

— Так и есть, — прошептала она. — Я уже умерла... Или только рождаюсь.

— Так-то лучше, — бормотал он ей в самое ухо. — Так правильней...

V

День за днем, день за днем, ночь за ночью, постигая пространство свободы, они близились к пасмурной осени, забывая себя все прочнее, все туманней в ее наступленьи на лес, на ущелье, на солнце, умерявшее в быстро растущие тени свое прежнее, яркое, теплое, совершенное и обильное бескорыстие. Разбивая шалаш у ручья, под скалой ли, в расторопном соседстве реки, они не спешили понять, что лето уходит, и старались не замечать ни морщин на мякоти ягод, ни заиканья перепелов в мохнатых кустах, ни плоских разводов тускнеющих луж у ручья, ни сменившего голос дождя, — он возмужал и стал глубже, взрослее — унылый протяжный стон, наполнявший ущелье терпеньем и скорой тоскою, которых они тоже пытались не замечать.

Мужчина охотился, ловил рыбу и избирал маршрут, девушка стряпала и обживала теплом шалаши. Иногда над рекой или лесом они видели дым, напряженно прислушивались, желая распознать его источник, переглядывались и с удовольствием наблюдали за тем, как в глазах у другого опаска и серьезность уступают место лукавству. Свернув в котомку пожитки, они покидали укрытие и, покорные лишь веселью в душе и чутью, начинали выслеживать необычную свою добычу. Подкравшись к людям и хмелея от риска, они ждали, когда наступит нужный миг и можно будет совершить почти сладострастное в своем безумии преступление. Мужчина брал на мушку цель, ослепшую в неведении или сне, а девушка бесшумно, по-звериному ловко подбиралась к сумам и сброшенным седельным лукам, освещаемая то шуршащим в ночи переливом костра, то ярким полуденным солнцем, то святой близорукостью сумерек. Обливаясь потом, он впивался пальцем в курок, моля тишину и застывших коней не предать их в эту минуту, и уповал на благословенное небесами везение, изменившее им лишь однажды. В тот день, когда ветви и хвоя на их шалаше впервые покрылись инеем, растопившимся только к полудню.

Ее сильно знобило, но, отогревшись в его бурке и напившись приготовленного им отвара из трав, она заверила мужчину, что все миновало. Жар в самом деле прошел, но Алан по-прежнему хмурился, обдумывая решение, пока его не подсказал случай.

Ближе к вечеру вокруг вдруг сделалось тихо, как бывало обычно, когда готовилась заговорить земля. Припав к ней ухом, он услышал погоню, и очень скоро охота отметилась в лесу глухими выстрелами. Он вопросительно взглянул на девушку, и она, подтверждая, кивнула: