Черчесов А.Г. - Венок на могилу ветра - 2000

— Порох и соль уже на исходе. И потом, мне хочется хлеба. Мне так его хочется...

Она была бледна, но очень спокойна.

— Не волнуйся, я справлюсь, — заверила девушка. — Не подведу.

В теплых и ясных глазах ее было столько нежности, что у него защемило в груди. Он ощутил вдруг, что ему ее не удержать. Настанет день, и она покинет его. Было в ней нынче что-то такое, что изобличало в ней женщину больше, чем раньше. Раньше в смехе ее или грусти еще угадывался подросток. Теперь в ней появилась печаль — залог будущих тайн. Только ей самой о том еще было неведомо.

Охотников было пять. Прежде чем разделать тушу подбитого кабана, они пустили ему кровь, вырыли свежую щель в земле, обложили ее стеблями тростника и сухой травой, втащили туда кабана и запалили огонь. Очистив шкуру и соскоблив с нее нагар, они принялись свежевать тушу, не забывая протравливать солью ровные квадраты сала и мясную мякоть, чтобы выцедить из нее последнюю кровь. Отделив шесть кусков, они принялись жарить их на широком костре, довольно переговариваясь и даже ни разу не оглядевшись толком по сторонам. Мужчина, казалось, не сводил с них взгляда, но девушка чувствовала, что краем глаза он следит за ней, не доверяя до конца ее ровному дыханию и показной уверенности в себе. Положив ладонь ему на руку, она прошептала:

— Потом им захочется спать. Без отдыха не уйдут, ты же знаешь.

Он пожал плечами и ответил:

— Лишь бы дождь не пошел.

«Лишь бы ты уцелела, — подумал он про себя. — Скорее бы дождь...»

Сняв с огня шампуры, охотники наполнили рог и, вознеся хвалу богам, принесли им в жертву лучший из кусков, лишь затем приступили к трапезе. Укутав девушку в бурку и обхватив ее сзади за плечи, мужчина наблюдал за ними и думал о том, что, если понадобится, готов ради нее стрелять в них, покуда хватит патронов.

— Можно просто пойти попросить.

— Нет. Нельзя, ты же знаешь. Нас нет в этом мире. Для них мы прозрачные тени. Ты сам говорил. Я смогу.

— В другой раз. Не сегодня. — Сегодня... Сейчас.

Она делала все, чтоб продолжилось лето. Где та грань, что отделяет отчаянность от отчаяния, думал он. Мужчина почти физически ощущал, как время, по-прежнему чуждое, но уже неизбежное, слоисто кружило по лесу, готовя им плен. Серый ветер поднес к ним лохматую пригоршню дыма, и у него защипало в глазах. Девушка выскользнула из его объятий и неслышно спустилась по склону туда, где плескался покоем родник. Сумерки скрыли ее под волнами ряби, и мужчина плотнее прижался щекой к прикладу ружья. Охотники негромко переговаривались, полулежа у догорающего костра, и мужчина в который раз мысленно поблагодарил небеса за то, что с ними не оказалось собак. По влажному шороху за спиной он распознал ее приближение, но оглядываться не стал. Она дохнула ему в затылок теплом и тихой негой, и в следующее мгновение он почувствовал, как она коснулась его лица мокрым платком. Протерев ему веки, девушка зашептала:

— Я видела рысь. Большую, как...

Он обернулся и-бросил на нее встревоженный взгляд.

— Верно, поилась у ручья, а потом меня заприметила. Следила за мной, будто примерялась, стоит прыгать ей или нет. Да ведь я тоже дымом пропахла...

Девушка чуть слышно рассмеялась, и по смеху ее с внутренним содроганием он понял, до чего же она напугана.

— У леса свои глаза, — вымолвил он. — Я тебе говорил.

— Теперь я знаю, — сказала она и на миг благодарно прильнула к нему. — Рядом с тобой мне не страшно.

«А мне вот — наоборот, — подумал он. — Рядом с тобой я боюсь тебя потерять».

Лес, такой черно-желтый прежде, заметно поблек. Со всех сторон из него тянуло холодом, и от холода было не скрыться. В полутьме лицо девушки казалось расплывчатым, словно готовилось исчезнуть совсем. Охотники скормили костру новую охапку хвороста и расположились вокруг на ночлег. Луна уже успела промыть глаза и теперь глядела сюда свысока, зная все про них наперед. Мужчина поменял колено, отложил на минуту ружье, размял кисти рук, размял пальцы, подышал на них мшистым воздухом и, вскинув к плечу приклад, изготовился к стрельбе.

— Пора, — сказала девушка и, коснувшись его руки, быстро шмыгнула в полог из тьмы. Потеряв ее из виду, мужчина считал сердцем время, пока, с облегчением выдохнув из себя его горьковатый комок, не разглядел ее в нескольких шагах от костра. Никто из охотников не проснулся, когда она склонилась под потным скелетом бука над немудреным их скарбом. «Ты снова справилась», — легкой радостью пронеслось у него в голове, и он повел ненужным ружьем прочь от костра, в сторону кравшейся ночи, и в этот миг не столько зрачками, сколько ужасом в душе поймал мелькнувшую в полете тень и, прежде чем она успела накрыть девушку смертью, подхватил пятно в прорезь прицела, нажал на курок. Потом выстрелил вновь, но уже — во вспугнутое движение, прибивая охотников к земле и надеясь не задеть никого впотьмах. Упав к нему в объятия, девушка судорожно рыдала, тщетно пытаясь поймать слова. Зажав ей ладонью рот, он потащил ее в чащу, продираясь сквозь низкие ветви и спотыкаясь опасно на спусках. Обмякнув у него на руках, девушка, казалось, лишилась сознания, но взгляд ее в сполохах лунного озарения говорил ему, что это не так, и она смотрит, не отрываясь, в его лицо, застряв глазами в какой-то мысли. Повисшее на ремне ружье колотило его по колену, но перекинуть его за спину у него не доставало ни времени, ни соображения.

Когда вслед им раздались выстрелы, мужчина понял, что они спасены: пули резали лес шагах в трехстах в стороне. Теперь они вряд ли успеют прозреть. Взяв еще круче вбок, он различил впереди долгожданный плеск водопада. Добравшись до него, гадко, до острого спазма в груди, захлебнулся усталостью и, опустив девушку у струистой прохлады, рухнул в каменный желоб с водой, но сделать первый глоток сумел не сразу: прежде надобно было перевести дух.

— Мне больно, — услышал он ее голос. Отыскав ладонями гладкий обод каменной чаши, заставил себя приподняться и усилием воли подползти на карачках к свернувшейся в клубок девушке. Крови на ней не было. Осторожно ощупав ей спину, он убедился, что позвоночник тоже невредим, и тяжело уселся с ней рядом, прислонившись к мокрым ступеням водопада. Закрыл глаза и подумал: «Ей больно от страха. Это не страшно. Страх не бывает страшен по-настоящему, если он не сбывается...» На миг ему сделалось хорошо, словно он заснул и уплыл во сне в мягкий душистый свет, но, дрогнув нутром, он сам же все и испортил. Снова поглядел на девушку и увидел, как она впилась зубами в свой стиснутый кулак. Лишь теперь он понял, что это не страх.

От боли она не могла говорить, а он беспомощно блуждал руками над ее телом, пытаясь распознать причину страданий, исказивших ее лицо настолько, что памяти о нем самом в лице ее уже и не было. Ноздри широко раздувались и, казалось, делали невозможное, чтобы ее спасти, но, суетливо поливая ей лоб и грудь водой, он чувствовал, что надежда в нем, подобно сполоснутым луной бороздкам бесполезных капель на бледной ее коже, иссякает с каждой минутой. Он знал, что плачет, но это не имело никакого значения, потому что ничего в этом мире не имело значения, когда она умирала у него на глазах.