216512_B61BA_yamburg_e_a_pedagogicheskiy_dekameron

— Вы учите детей олигархов или депутатов?

— Нет, экскаваторщиков.

Поразительно, но сегодня даже в сельских школах (где учат­ся дети, которые, казалось бы, с раннего детства должны быть приучены к участию в трудовом цикле) директора встречаются с сопротивлением родителей, протестующих против детского самообслуживания. Такая вот складывается ситуация. Остается надеяться, что терпенье педагогов и труд перетрут и ее.

Это новое слово «портфолио»

Педагогика, и та, к счастью, не стоит на месте. При всем ее, ка­залось бы, оправданном веками существования консерватизме в педагогический язык и обиход постепенно проникают новые понятия, среди которых — «портфолио», т. е. портфель личных достижений учащегося. Суть его заключается в том, что педаго­ги должны оценивать не только академическую успеваемость ученика, но в первую очередь его личностный рост, фиксиро­вать успехи ребенка во многих сферах жизнедеятельности, включая те, что напрямую не связаны с освоением основ наук. Мысль во всех отношениях справедливая, хотя и не такая но­вая, какой представляется на первый взгляд в связи с появлени­ем импортного термина. Умение видеть и оценивать ученика целостно, а не только с позиции освоения своего предмета всег­да отличало настоящих педагогов от ремесленников. Другое дело, что рутина школьной жизни, именуемая учебным процес­сом, исподволь, незаметно затягивает учителя, постепенно пре­вращая его в автомат по перекачке знаний в ребенка. Вдобавок вся система оценки профессиональной деятельности педагога вы­сокими проверяющими инстанциями нацелена исключительно на проверку обученности детей. Тесты, тесты и еще раз тесты — они сегодня превращаются едва ли не в новый символ педагогиче­ской веры. Тем важнее не забывать о подлинном предназначе­нии педагога, коренящемся в самой этимологии: ведь «педа­гог» в буквальном переводе — ведущий ребенка.

Завершается очередная премьера школьного капустника. В главной роли — блистательный комический актер, которому рукоплещет переполненный зал. Он же — посредственный уче­ник, который не радовал успехами своего учителя биологии. Строгий бескомпромиссный биолог, вытирая слезящиеся от смеха глаза, произносит: «Жаль, что спектакль прошел в конце года, посмотрела на него другими глазами. И что я приставала к нему со своей дизоксирибонуклеиновой кислотой, носителем генетической информации? Мне бы к его генетике присмот­реться. У парня другое предназначение». И она недалека от ис­тины.

Тридцатилетие школы мы праздновали на арене Большого цирка на проспекте Вернадского. В ярком трехчасовом шоу, проходившем на трех сменных аренах, на равных участвовали учащиеся и выпускники, профессиональные артисты цирка и педагоги. Одна из клоунских реприз завершалась прямым об­ращением к учителю: «Анна Моисеевна, вы меня помните? Я Сережа С. из вашего 3 «Б». Это вы много лет назад предопре­делили мою судьбу, на одном из уроков назвав меня клоуном! И я им стал». Учитель давно на пенсии, на следующий день пос­ле праздника она сокрушалась перед коллегами: «Господи, за что обидела мальчика!» В данном случае не обидела, а разгля­дела его призвание. Что называется, попала в точку. При этом научила писать и считать. К счастью, в те далекие годы еще не было единого государственного экзамена по тестам. И у меня нет уверенности в том, что очаровательный рыжий ковёрный с успехом прошел бы через это суровое испытание.

Юноша с ярко выраженными способностями художника. Его натюрморты и пейзажи до сих пор украшают интерьеры школы. Прекрасная семья: с давних лет я хорошо помню его родите­лей, сидевших на одной парте. Школьную любовь они пронесли через всю жизнь. Казалось бы, все замечательно, но у парня серьезная проблема: ярко выраженная дисграфия. Она тянется еще с начальной школы. За годы работы с ним, ценой титаниче­ских усилий дефектологов и педагогов, количество ошибок в его диктантах и сочинениях сократилось втрое: с тридцати до восьми-девяти. Налицо положительная динамика развития ре­бенка. Но ее, что называется, к делу не пришьешь. По нормам выставления оценок, тридцать ошибок или девять — это все равно «два». По всем остальным предметам у юноши нет проб­лем. Помимо живописи, он увлекается историей и литературой. Внутри школы, отслеживая динамику развития ребенка, пони­мая, что его безграмотность не вина, а беда, связанная с особенностями мозговой деятельности, педагоги, вопреки формаль­ным критериям оценок, переводили парня из класса в класс. Иного пути не было. Страшно даже представить, как бы сложи­лась его судьба, займи они «принципиальную» позицию. Второй год для такой тонкой художественной натуры — ни с чем не сравнимое унижение, ужасный удар, чреватый непредсказуе­мыми последствиями, вплоть до суицида. Но если в школе по отношению к этому ребенку между педагогами было возможно своеобразное конвенциональное соглашение, то как быть с его поступлением в вуз? Выручил совмещенный экзамен, запре­щенная ныне форма приема в вузы, когда в специализирован­ных классах выпускной экзамен совмещается с приемным. Пря­мым текстом объяснив председателю приемной комиссии, с ка­ким случаем мы имеем дело, я попросил создать условия для успешной сдачи первого экзамена. Откровенно говоря, мы пошли на должностное преступление, в совершении которого я нисколько не раскаиваюсь. Желанная четверка по сочинению была получена, все остальные экзамены юноша абсолютно са­мостоятельно сдал на «отлично». Его сегодняшние победы в отечественных и международных конкурсах, экспонирование работ на многочисленных выставках — неоспоримое доказа­тельство нашей педагогической правоты.

Перебирая в памяти десятки подобных случаев, поневоле задумываюсь над тем, что в новомодном термине «портфолио» заключена старая, как мир, педагогическая идея целостной оценки ребенка — во всей полноте его особенностей и даже от­клонений в развитии, избирательных способностей и склоннос­тей. Жаль только, что вся существующая государственная сис­тема оценки результатов обучения толкает учителя в противо­положную сторону, заставляя его идти на риск, хитрить и изворачиваться каждый раз, когда конкретный ребенок заведо­мо не вписывается в стандартные рамки.

Казнить, нельзя помиловать

Наша неистребимая любовь к детям в последнее десятилетие поистине не знает границ. Веду здесь речь, разумеется, не о ре­альной жизни, где статистика фиксирует десятки тысяч случаев страшных издевательств и насилия над детьми со стороны соб­ственных родителей, не о вопиющих примерах учительского бездушия. А о попытках противопоставить этим жутким явле­ниям призывы и, что особенно трогательно, распоряжения, предписывающие обеспечить личностный подход к каждому ребенку. Что в переводе с административного языка означает указания педагогам: делать все от них зависящее, чтобы всеми силами и средствами избегать любых конфликтов со своими воспитанниками. В этом есть резон, поскольку ненависти и аг­рессии в обществе хватает и без нас. Кто спорит — ребенка на­до любить. Другое дело, что любовь эта не должна быть слепой, а личностный подход к ребенку не сводится только к поглажи­ванию, но предполагает, помимо прочего, необходимость и возможность, если потребуется для развития его же личности, идти с ним на обострение отношений. Не верю я в бесконф­ликтную педагогику (по раннему доктору Споку). Именно по раннему, поскольку зрелый доктор отказался от своих прежних воззрений, когда увидел, сколько невротиков получило амери­канское общество. Заласканные по его психосберегающим ме­тодикам дети, став взрослыми, мгновенно ломались от столк­новения с жестокими реалиями жизни. Держать удар их не научили. Между тем мы, игнорируя этот опыт, продолжаем с неистребимым упорством повторять благополучности типа «Ребенок всегда прав!». А в предложении, вынесенном в заголовок этих заметок, запятую ставим исключительно после «нельзя».