216512_B61BA_yamburg_e_a_pedagogicheskiy_dekameron

Все это, воспользовавшись давними неформальными отно­шениями, на повышенных тонах со всей большевистской пря­мотой я выложил разгоряченному деду. Разговор явно заходил в тупик, каждый из нас упорно настаивал на своем. Между тем за взаимной перепалкой мы чуть было не забыли об одушев­ленном предмете нашего ожесточенного спора.

— А давайте пригласим девочку, и пусть она сама примет решение, «быть или не быть» ей в нашей школе, — предло­жил я.

— Просто так отдать важнейшее судьбоносное решение в

руки подростка?

— Да, да, да, именно так просто, и нечего усложнять. Ей са­мой предстоит строить свою жизнь, а мы с вами не вечны, — сказал я, выразительно посмотрев на деда.

Сознаюсь, уже с первого взгляда, при знакомстве (еще до написания злополучного диктанта) девушка произвела на меня самое благоприятное впечатление. Живая, подвижная, с пытли­выми глазами, она явно обладала лидерскими качествами и здоровым честолюбием, на котором и предстояло сыграть. За­водила, атаманша, способная повести за собой даже мальчи­шек, она, пока мы препирались с дедом, уже успела облазить всю школу, познакомиться с дружескими шаржами на учителей, изучить в канцелярии куклу, изображающую директора. Кроме того, из кабинета до нее наверняка доносились грозные раскаты обсуждения ее персоны.

Приняв грозный вид, я пригласил девушку в кабинет, сразу же, с порога обрушив на нее каскад упреков: «Это по твоей ми­лости столкнулись два заслуженных, уважаемых человека. Как могла девушка из такой семьи (я выразительно посмотрел на деда) довести себя до такого плачевного состояния?» Далее, потрясая ее диктантом, испещренным красными пометками учителя, я еще некоторое время метал громы и молнии, в кра­сках предсказывая неотвратимые зловещие последствия такой вопиющей безграмотности. Устав быть оракулом, я вытер пот и подытожил свое педагогическое внушение: «Только в класс поддержки, и ни в какой другой, кто бы за тебя не просил». Я вновь обернулся на деда.

— Я подумаю.

— Тебе решать.

Дальше все развивалось по обычному сценарию пьесы, а точ­нее, телесериала длиной в четыре года. Она, разумеется, пришла в предложенный класс, в первый же год став его старостой, железной рукой помогая классному руководителю приводить в порядок не очень организованных мальчишек, которые в этом классе доминировали. Через два года успешно сдала экзамены в элитный лицейский класс. А окончив его, играючи поступила в солидный вуз, где и учится в настоящее время. Когда сияющий от гордости за успехи внучки ко мне в кабинет с букетом цветов буквально ворвался ее дед, я не смог отказать себе в удовольст­вии:

— А помните наш первый нелицеприятный разговор?

— Да будет вам. Я же не со зла, я просто так, от волнения. Кстати, там, в канцелярии, мой второй внук. Возьмете?

Как я стал основоположником туалетного движения

История сохранила комический эпизод из жизни восходяще­го солнца русской поэзии. Перед выпускным экзаменом из Ли­цея дрожащий от волнения юный Пушкин встречал в сенях Г. Р. Державина: небожителя, пиита, вельможу. Распахивается дверь, появляется раскрасневшийся с мороза Гавриил Романо­вич. Его взгляд падает на восторженного лицеиста. «А где у вас, братец, нужник?» — следует житейский вопрос, от которого Пушкин вспыхнул в смущении и едва не зарыдал, страшно ра­зочарованный и оскорбленный в своем высоком, неземном представлении об идеальном Державине.

Высокое и низкое, земля и небо — как далеки они друг от друга, но именно на их пересечении рождается линия горизонта. Эта метафора, на мой взгляд, в значительной мере отражает реальную картину воспитания человека. Культура не делится на высокую и низкую, бытовую и интеллектуально рафинирован­ную. Не верю я в невероятные взлеты духа на уроках в школах, где, простите за подробности, плохо пахнет из туалетов, к слову сказать, по состоянию которых я всегда безошибочно опреде­ляю уровень воспитательной работы школы.

Утвердиться в справедливости такого, прямо скажем, не вполне традиционного подхода к оценке воспитания мне дано было в начале девяностых в Историческом музее города Йорка, где я с изумлением увидел любопытную экспозицию, посвя­щенную истории унитазов Англии. Согласитесь, что в наших му­зеях мы чаще встречаем экспонаты, демонстрирующие разви­тие и совершенствование технологий уничтожения человека: мечи, доспехи, пулеметы и т. п. А тут такое. Чуть впереди меня оказалась английская пара, возраст которой определить было затруднительно. Не зря М. Жванецкий шутит, что эти иностран­цы в гробу выглядят лучше, чем мы на выпускных фотографиях. Так вот, указав на один из экспонатов — до боли знакомое нам деревянное «очко», она с удивлением обратилась к мужу: «Я не понимаю, как этим пользовались в двенадцатом веке». Чертых­нувшись про себя, я подумал: «Приезжай ко мне на дачу, я по­кажу, как мы этим пользуемся в конце двадцатого».

Так весомо, грубо, зримо почувствовав наше цивилизационное отставание, я принял непреклонное решение: во что бы то ни стало ликвидировать хотя бы в одной отдельно взятой школе этот разрыв. Первый евротуалет, благоухающий дезодоранта­ми, был оборудован, естественно, для девушек. В свободное от их присутствия время он стал объектом экскурсий юношей, предметом их зависти. Напомню, что туалетное движение в на­шей школе зародилось в начале девяностых, когда редкие семьи могли позволить себе подобную роскошь. Но стоит только начать. Через некоторое время, идя навстречу пожеланиям масс мужского пола, евроремонт был произведен и в комнатах с обозначением «М». Как ни покажется странным, постепенно эти места, среди прочего, стали визитной карточкой школы. И я без тени смущения начинал любые конференции и семинары для педагогов и управленцев из других регионов страны с экс­курсии по нашим «заповедным» местам. При этом не переста­вая повторять: «Если театр, как утверждал К. С. Станиславский, начинается с вешалки, то школа — с туалета».

Прошли годы, и теперь в какую бы школу я ни приехал, зная мое слабое место, коллеги первым делом ведут меня — понят­но куда. Некоторые из них, демонстрируя новые дизайнерские решения, не без гордости добавляют: «Покруче ваших будут». Что ж, может быть, в этом и есть мой скромный вклад в культуру?

Правило трёх «н»

За годы директорства я выработал правило трех «н», которому по мере сил стараюсь следовать в своей практической деятель­ности. Суть его в трех заповедях руководителя школы: не от­чаивайся, не впадай в панику, не опускай руки. Правило это — своего рода сжатая инструкция по технике психологической безопасности директора и педагога. Слишком часто возникают ситуации, когда ты бьешься в буквальном смысле слова как ры­ба об лед, решая насущные вопросы, улучшая жизнь окружаю­щих тебя людей, а в ответ вместо элементарной благодарности получаешь новые серьезные проблемы. Добро б еще, если бы речь шла только о судьбоносных решениях, ломающих привычные каноны воспитания и обучения, переворачивающих созна­ние родителей, детей и педагогов. Тут естественно ожидать не­понимания и сопротивления. Так ведь нет, даже в элементар­ных вопросах (где, казалось бы, все очевидно и ничто не требует предельного напряжения мысли и воли) порой наталкиваешься на стену. Доходит до смешного. Но обо всем по порядку...