216512_B61BA_yamburg_e_a_pedagogicheskiy_dekameron

Конец семидесятых годов. Звонят из КГБ, приглашают зайти. Давыдов, бывалый лагерник, тусклым голосом спра­шивает, за что удостоился такой чести? «Да, что вы, — отве­чают, — не беспокойтесь. У нас для курсантов высшей шко­лы запланирована встреча с вами. Ваша книга «Глухая пора листопада» специально изучается ими как отличное учеб­ное пособие по разоблачению провокаторов».

Вот ведь как, не один я, значит, учился сам и учил других по книгам Давыдова. Кто бы мог догадаться об их специаль­ном предназначении?

Нет смысла воспроизводить по памяти все разговоры то­го чудесного вечера. Во-первых, потому что, как предуп­реждал Л. А. Шилов, человеческая память слишком нена­дежный инструмент. Однажды, поймав меня на неточности во время вдохновенного рассказа о каком-то событии, он вывел замечательную формулу: «врет как очевидец». А во-вторых, осталась запись. Она уж точно не обманет.

Тем не менее еще одна история, рассказанная в тот ве­чер, прочно врезалась в память и заставила о многом заду­маться. Строго говоря, это история не самого Давыдова, а его друга, тоже замечательного писателя Ю. Домбровского, лишь пересказанная Юрием Владимировичем. В годы хру­щевской «оттепели» Домбровский оказался в писательском пансионате вместе со знаменитым монархистом В. В. Шульгиным, принимавшим отречение у Николая II. В разговоре между ними речь зашла о позиции В. В. Шульгина в печаль­но знаменитом в начале двадцатого века деле Бейлиса. Как известно, Бейлис был обвинен в ритуальном убийстве маль­чика Ющинского. Процесс расколол тогдашнее российское общество на два лагеря: сторонников и противников крова­вого навета. С опровержениями выступали писатели Коро­ленко, Горький, Серафимович, Куприн, Блок, Мережков­ский, Гиппиус, профессора Киевской и Петербургской ду­ховных академий и другие. Между тем в монархической среде, к которой принадлежал и В. В. Шульгин, большинст­во тогда разделяло позицию обвинения. Ее в своих статьях отстаивал и философ Розанов.

— Верите ли вы, — спросил Шульгина Ю. Домбровский, — в возможность совершения евреями ритуальных убийств?

— Тогда верил, а теперь нет!

— ?

— Видите ли, после войны я сидел во Владимирской тюрьме. В большой камере было много разного народа: уз­ники фашистских лагерей, бывшие белогвардейцы, поли­цаи, просто люди, в силу обстоятельств не успевшие поки­нуть оккупированные немцами территории. Среди прочих в камере находился и еврейский цадик. Он был единствен­ным, кому с воли передавали еду. Так вот, цадик делил про­дукты на всех. Когда я спросил, как можно делиться едой даже с полицаями, которые первым делом расправлялись с евреями, цадик ответил: «Я молился всю ночь, и Бог мне сказал: «Накорми голодного!» С тех пор я перестал верить в кровавый навет.

Учитывая цепкую, натренированную годами профессио­нальную память Давыдова и его безупречно-щепетильное отношение к фактам, уверен, он исчерпывающе точно воспроизвел рассказ своего покойного друга.

Далеко за полночь покидали мы этот дом культуры. Да, не удивляйтесь, именно так для себя я тогда определил мес­то той встречи. Еще Конфуций говорил, что нормальной жизнь становится лишь тогда, когда вещи и явления вновь обретают свои истинные, подлинные имена. Не помпезное строение с колоннами, где проводятся лекции и иные ме­роприятия, а маленький, неказистый деревянный домик, где на полках книги и документы, а на письменном столе де­ревянная ручка с ученическим пером № 12, та самая ручка, которой написаны все повести и романы писателя, имеет право на столь ответственное название. Как было бы слав­но, если бы дом школы соединился с домом культуры в еди­ное здание.

Меньше чем через год Давыдова не стало, а вскоре тя­жело заболел Лев Алексеевич Шилов. В краткие моменты передышек от недуга, находясь вне больницы, он доработал и издал такую дорогую ему книгу «Голоса, зазвучавшие вновь», выпустил дивный компакт-диск с тем же названи­ем. Многое, очень многое успел сделать этот удивительный человек на последнем отрезке своей жизни. Осознавая, как в его обстоятельствах дорого время, я тем не менее настоял на его приезде в школу. Мы сели на скамейку в том месте, что именуется у нас «Арбат на Юго-Западе». И теперь уже я попросил разрешения поставить видеокамеру. Лев Алек­сеевич понимающе улыбнулся, глаза его загорелись, совсем как на тех давних лекциях, рассказ начался...

На траурной церемонии кто-то посетовал: «Какая, в сущ­ности, несправедливость: Шилов всю жизнь собирал и хра­нил голоса писателей, а его собственный голос мы не удосу­жились сохранить». Я вздохнул с облегчением.

Один за другим уходят учителя. Все те, кто давал нам главные уроки. Для них, полжизни проведших в архивах, культура никогда не была лавкой древностей. Они в ней жили, она была их крепким домом с надежным фундамен­том. А рядом, как водится, на песке постоянно возводились иные строения. Иногда они казались даже устремленными в небо, но по виду и идеологической конструкции подозри­тельно напоминали Вавилонскую башню. Когда она, как то­му и положено быть, наконец рухнула, на ее развалинах взошла иная архитектура: до предела приземленная, функ­циональная, максимально комфортная: живи — не хочу. Но отсутствие прочного фундамента вновь, как и прежде, ста­вит вопрос о ее надежности.

Люди, о которых шла речь в этих заметках, никогда не искушались: не испытывали избыточных иллюзий, но и не теряли связи с вечностью. Они по праву — наши подлин­ные учителя, в независимости от избранного рода занятий. Надо обладать безграничной внутренней уверенностью в безусловной, непреходящей значимости своего дела, чтобы вот так, до последнего вздоха тщательно возделывать свой участок заповедной территории культуры. Обрабатывая его даже тогда, когда казалось, что усилия эти мало кем мо­гут быть оценены по достоинству, а результаты самоотвер­женного титанического труда остаться невостребованны­ми. Такая внятная, мужественная, стоическая позиция — сродни учительской. При самых невероятных затратах сил, прорывах ума и горении сердца никто не гарантирует педа­гогу блестящего результата. Не зря Я. Корчак повторял: «Школа стоит не на Луне», — очерчивая тем самым грани­цы наших возможностей и указывая педагогам на суровую необходимость смиренно принимать вынужденные компромиссы с жизнью, столь далекой от идеала. Да, не на Луне, но и не на шаткой почве сиюминутных прагматических установок и целей. Ибо сказано от века: «время собирать камни», что в нашем случае означает идти по живому следу своих учителей.

Вечные спутники

Как жить? С ощущением последнего

дня и всегда с ощущением вечности.

Ф. Абрамов