Константин Романенко

...СССР заинтересован... чтобы Франция была хорошо вооружена против возможного нападения фашистских государств, против агрессоров. Вмешиваясь таким образом, мы как бы кладем на чашу весов борьбы между фашизмом и антифашизмом... добавочную гирьку, которая перевешивает чашу весов в пользу антифашизма и неагрессии».

Сталин пояснял вещи, являвшиеся для него очевидными, но их явно не понимал писатель-интеллигент. «Вы говорили, – отметил Сталин, – что мы должны вести за собой наших друзей в Западной Европе. Должен сказать, что мы опасаемся ставить себе такую задачу. Мы не беремся их вести, потому что трудно давать направление людям, живущим в совершенно другой среде, в совершенно иной обстановке.

Каждая страна имеет свою конкретную обстановку, свои конкретные условия, и руководить этими людьми из Москвы было бы с нашей стороны слишком смело. Мы ограничиваемся поэтому самыми общими советами. В противном случае мы взяли бы на себя ответственность, с которой не могли бы справиться. Мы на себе испытали, что значит, когда руководят иностранцы, да еще издали».

Речь шла о германских лидерах Интернационала, и Сталин подчеркнул: «Нужно, чтобы рабочий класс каждой страны имел своих собственных коммунистических руководителей. Без этого руководство невозможно».

Это рассуждение не было голословной декларацией, предназначенной для успокоения социально-либеральных взглядов французского писателя. Еще в начале 1935 года появился документ «Указание Политбюро ЦК ВКП(б) о работе делегации ВКП(б) в К. И.», регламентирующий взаимоотношения с Коминтерном.

В нем требовалось: «Используя огромный опыт работы ВКП(б) и популяризируя его среди компартий, необходимо, однако, избегать механического перенесения методов работы ВКП(б) на компартии капиталистических стран, работающих в совершенно иных условиях и стоящих на совершенно ином уровне развития ».

Нет, он не делал голословных заявлений. Все сказанное им было глубоко продуманным и взвешенным. Говоря о внутренних политических проблемах, Сталин откровенно разъяснял Ромену Роллану: «Вы спрашиваете – почему мы не делаем публичного судопроизводства над преступниками-террористами. Возьмем, например, дело убийства Кирова. Может быть, мы тут действительно руководствовались чувством вспыхнувшей в нас ненависти к террористам-преступникам. Киров был прекрасный человек. Убийцы совершили величайшее преступление. Это обстоятельство не могло не повлиять на нас. Сто человек, которых мы расстреляли, не имели с точки зрения юридической непосредственной связи с убийцами Кирова (курсив мой. – К. Р.) «...» Эти сто человек, белогвардейцев, и не думали отрицать на военном суде своих террористических намерений. «Да, – говорили многие из них, – мы хотели и хотим уничтожить советских лидеров, и нечего нам с вами разговаривать, расстреляйте нас, если вы не хотите, чтобы мы уничтожили вас».

Это было более чем откровенным комментарием. И историкам не было необходимости хитроумно выдумывать мотивы, которыми руководствовался вождь в своих действиях. Сталин продолжал: «Нам было известно, что после злодейского убийства Кирова преступники-террористы намеревались осуществить свои злодейские планы и в отношении других лидеров. Чтобы предупредить это злодеяние, мы взяли на себя неприятную обязанность расстрелять этих господ. Такова логика власти. Власть в подобных условиях должна быть сильной, крепкой и бесстрашной. В противном случае она – не власть и не может быть признана властью ».

В ответах Ромену Родлану Сталин коснулся и «кремлевского дела». Он сказал: «Вот, например, недавно у нас в Кремле мы обнаружили террористические элементы. У нас есть правительственная библиотека, и там имеются женщины-библиотекарши, которые ходят на квартиры наших ответственных товарищей в Кремле, чтобы содержать в порядке их библиотеки.

Оказывается, кое-кого из этих библиотекарш завербовали наши враги для совершения террора. Надо сказать, что эти библиотекарши по большей части представляют из себя остатки когда-то господствующих, ныне разгромленных классов - буржуазии и помещиков. И что же? Мы обнаружили, что эти женщины ходили с ядом, имея намерение отравить некоторых наших товарищей. Конечно, мы их арестовали, расстреливать их мы не собираемся, мы их изолируем (курсив мой. – К. Р.)».

Обратим внимание, что эти комментарии были сделаны не для печати. Стенограмма записи беседы Сталина с писателем более семидесяти лет пролежала в архиве под грифом «Совершенно секретно». Она опубликована недавно. И уже это позволяет сказать, что не чувство подозрительности двигало поступками Сталина, как это утверждали «историки». Он просто не мог, не имел права не отреагировать на замыслы и преступные действия скрытых и явных врагов. По существу, он повторял известную истину: закон суров, но это закон.

Однако, отражая происки врагов и готовясь к возможной войне, он продолжал вглядываться в будущее. Он не забывал о мире и перспективах государства. 7 июля 1935 года СНК СССР принял постановление «О выдаче сельскохозяйственным артелям государственных актов на бессрочное (вечное) пользование землей». 10 июля СНК СССР и ЦК ВКП(б) приняли постановление «О генеральном плане реконструкции Москвы».

Жизнь шла своим чередом, и у множества советских людей преобладали интересы, далекие от сложных вопросов современности. Они строили заводы, растили хлеб, влюблялись и предавались творческим занятиям: в числе молодежных увлечений первенствовала авиация. Молодые стремились в небо, и их не смущало поэтическое преувеличение, что ими движет «вместо сердца - пламенный мотор».

В середине лета в столице состоялся показ достижений спортсменов Центрального аэроклуба. Конструкторы летчики, планеристы, парашютисты и авиамоделисты, собравшиеся 12 июля на подмосковном Тушинском аэродроме, толпились возле самолетов и планеров, расположившихся в западном секторе поля, в излучине реки Москвы. Небо хмурилось, и спортсмены с настороженностью поглядывали на низкие облака, которые могли сорвать праздник.

Но еще чаще все напряженно смотрели в сторону ворот, выходящих на Волоколамское шоссе. Вскоре там в отдалении, переваливаясь на неровностях, показались черные автомашины: одна, другая, третья... Первыми из них вышли Сталин, Ворошилов и секретарь комсомольцев Косарев. За ними потянулись военные и штатские люди. Сталин был в сером коверкотовом однобортном пальто-макинтоше, такого же цвета фуражке и мягких шевровых сапогах. Подойдя к собравшимся и поздоровавшись, члены правительства вступили в оживленную беседу.

Праздник открыли планеристы. Затем взлетевший на учебном самолете «У-2» летчик Алексеев продемонстрировал шутливый номер: «первый самостоятельный вылет ученика на самолете». Все смеялись и аплодировали. Его акробатическое выступление должно было завершиться выполнением фигуры штопор с посадкой при выходе из последнего витка.