Виктор Улин - Хрустальная сосна

Мне было абсолютно безразлично, что обо мне думают. Мне сознательно хотелось остаться одному. Раньше я и не подозревал в себе такой черты. Казалось, наоборот - когда что-то болит, лучше, чтоб кто-то отвлекал от этого. Но я стремился к одиночеству. На второй или третий день, начав нормально ходить, я спустился в больничную библиотеку. Но читать там оказалось нечего. На полках пылились старые, на мой взгляд, совершенно дикие для больницы книги - Герцен, Чернышевский, Белинский и всякая другая чепуха. И еще валялись растрепанные стопки толстых журналов, откуда были растащены самые интересные номера.

Мне не осталось ничего кроме ничегонеделания. Сам себе я всегда казался очень деятельным человеком, и в общем был таким. А теперь целыми днями лежал, глядя в потолок. Даже в чахлом больничном садике почти не гулял, потому что там было слишком уныло, заплевано, замусорено окурками и пустыми винными бутылками. Уцелевшие пальцы моих веселых соседей были короткими и грязными, с черными ногтями, и годились только для грубой работы. Им, вероятно, не жаль было терять другие. То есть, конечно, жаль - но вряд ли они испытывали такое же острое чувство потери, как я. Я подносил к глазам свою здоровую руку. Подолгу рассматривал длинные тонкие пальцы - "пальцы музыканта", как назвала их давным-давно Инна, - и думал, что теперь уже все равно какие они у меня. Потому что без правой руки я не музыкант и вообще никто. Гитара была частью моей жизни и частью меня самого; хотя я никогда серьезно не относился к этому своему увлечению. Но теперь, когда все было кончено, я не подставлял, как стану жить дальше. Я копался в памяти, выискивая самые светлые и радостные кусочки. Вспоминал недавний колхоз, свои студенческие годы; вспоминал Инну, нашу первую с ней встречу, и первый поцелуй, и первое прикосновение к ее груди, и первые, ошеломляюще новые ночи… Изо всех сил пытался найти в прошлом что-то хорошее. Но на душе лежал камень. И сдвинуть его было не под силу никаким воспоминаниям. Хирург - теперь я помнил, что зовут его Германом Витальевичем, - забегая к нам в палату, часто подходил ко мне и, осматривая руку, время от времени заглядывал мне в глаза. Я чувствовал, что он очень хороший человек; что он видит мое отчаянное состояние души и пытается найти ко мне подход. Что стоит сделать шаг навстречу, открыться хоть раз - и станет легче; ведь от полной внутренней замкнутости в нынешнем состоянии ничего хорошего не выйдет. Но я упорно отмалчивался. На вопросы отвечал односложно - и Герман Витальевич уходил, не разговорив меня.

В воскресенье был день посещений.

Погода стояла отличная, в раскрытое окно влетал аромат цветущих лип. Из палаты все разбежались. К каждому кто-то явился, даже к деревенскому мужику приехала целая компания с корзиной гостинцев. И только ко мне никто не пришел.

Приходить было некому, и я это прекрасно понимал. Более того, я вообще весь ушел в себя и замкнул себя полным одиночеством. Но все равно мне было грустно. Очень, очень грустно. Порой хотелось, чтобы отворилась дверь палаты, и в комнату вошел кто-нибудь из друзей… Все равно кто. Хорошо бы Катя… Или Ольга, или Славка, да вообще все равно кто из тех, от кого я только что оторвался, вырванный болезнью. Но я знал, что это невозможно в принципе: смена еще оставалась в колхозе, а о моем пребывании в больнице не знал никто, кроме соседа дяди Кости. Я лежал на койке поверх заправленного одеяла: болезнь проходила, и меня уже не мучил озноб, - и разглядывал потолок. Рассматривал в сотый раз все его неровности, пятнышки и трещинки, пытаясь угадать контуры каких-то зверей, географические объекты и еще всякую чепуху, которая занимает мысли оторванного от жизни человека. В коридоре раздались звонкие женские шаги. Они были точно женскими: только женщина умеет ходить так дробно, даже если на ногах у нее не туфли с высокими каблуками, а обычные шлепанцы. Шаги остановились около моей палаты. Тихо скрипнула открываемая дверь. Ко мне кто-то пришел, - подумал я, обливаясь в душе нежданной радостью: кто-то все-таки думал обо мне все эти дни, что я провел в полумертвом состоянии. Думал, вспомнил, нашел, пришел… Я лежал, не поворачивая головы. Не старался раньше времени открывать сюрприза, хотел еще немножко понежить себя томительным ожиданием. Неужели Инна вернулась из экспедиции раньше срока? Нет, этого не может быть… Я взглянул - и не смог подавить вздох разочарования. У двери стояла Зоя, та самая медсестра, за которой ухаживали парни из палаты.

И сразу упал, словно выключенный, фонтан радости. И отрезвленно я подумал, сколь глуп был пять секунд назад, разрисовывая мысли в радужные надежды. Конечно же, никто не думал обо мне - потому что почти никто не знал; никто в принципе не мог прийти сейчас… Не знаю, зачем она сюда заглянула. Наверное, по какому-то делу.

Но увидев меня, удивилась:

- Воронцов?! Почему вы лежите?

- А что? - я невесело усмехнулся. - Я не гауптвахте, могу весь день не подниматься…

- Ну, я не в этом смысле…- девчонка смутилась и покраснела, - Просто… Я хотела спросить, почему вы не гуляете в садике? Такая погода хорошая…

- Ну и что? - равнодушно ответил я. - Здесь тоже неплохо.

Зоя помолчала, сбитая с толку моими ответами. Потом подошла и присела на край моей койки. Я машинально подвинулся к стене, освобождая ей место. Круглое гладкое колено ее сияло из-под короткого халата. Кожа у нее была белая, с едва заметным юным пушком, словно дозревающий персик… Я подумал о парнях, которые обсуждали ее достоинства и подумал, что любой из них охотно поменялся бы сейчас местом со мной. Но меня не волновала близость молоденькой, цветущей девушки. Я молчал, тупо глядя на нее и витая мыслями где-то не здесь.

- А к вам что - никто не пришел? - помолчав, участливо спросила она.

- Некому, - коротко ответил я.

- Даа?… А вы что - приезжий или совсем одинокий?

- Не приезжий, и не одинокий. Просто на данный момент все в разъезде.

- Понятно…- грустно вздохнула девушка.

- И в больницу попал совершенно неожиданно, - добавил я, предваряя вопросы о своей одежде, небритом виде, и так далее. - Ничего необходимого не догадался захватить.

Мы помолчали еще некоторое время.

- Так может, можно кого-нибудь из друзей попросить, - вдруг сказала она. - Чтобы к вам домой съездили, привезли хорошую одежду и все такое…

- Да ну…- я махнул рукой. - Незачем.

- Если вам некого попросить…- опять покраснев, предложила девушка. - То я… Я могу для вас съездить. Напишете на бумажке адрес и что вам привезти, и…

- Пустые хлопоты, - ответил я. - Мне в общем все равно. Как я одет и выгляжу. Всем остальным тоже.

- Это не так, - серьезно возразила Зоя. - Если вам будет приятно смотреть на себя в зеркало, то это улучшит ваше настроение. И ваше самочувствие тоже. Может быть, вы хоть станете улыбаться… Я был тронут внезапным порывом. Но мне в самом деле было безразлично, как я выгляжу. И не хотелось прилагать никаких усилий.