Виктор Улин - Хрустальная сосна

Я ведь столько раз бывал ранен - и в колхозах, и в стройотрядах, и ничего не было такого…

- Почему… Трудный вопрос. Вообще случай вашего заражения - достаточно редкий в мирное время. У вас на момент ранения, вероятно, были грязные руки?

- Герман Витальевич, - я усмехнулся. - Вы сами когда-нибудь бывали в колхозе? Не на овощебазе, не на морковке на один день, где можно не снимать перчаток - а на долгих сельхозработах?

- Нет, - откровенно и как-то виновато улыбнулся он. - Честно говоря, не приходилось. В институте в колхоз по зрению не посылали. А потом уже как-то без меня обходились…

- Ну так вот… Работать в колхозе долгое время, особенно на агрегате, с чистыми руками - поверьте, просто невозможно. Вечно в земле, в траве и прочей грязи.

- А в любой грязи всегда присутствуют анаэробы, - задумчиво сказал врач.

- К тому же, я теперь уже не помню точно, что происходило сразу после ранения… Знаете, это ведь не просто ранение… Была авария. Она могла стоить жизни мне и моим товарищам… если бы осколки пролетели немного иначе. И понимаете, нервы оказались слабее, чем я думал… Сразу после ранения замутило Голова закружилась, и все прочее. Хуже пьяного был, честное слово… Меня повели на полевой стан, хотели обработать руку - и честно говоря, я не помню, как туда шел. Пред глазами все плыло… Спотыкался. Может, при этом рукой о землю оперся, может даже в лужу угодил. там ведь, знаете, вода в колеях круглый год стоит, как в болоте… Не помню. Просто ничего не помню.

- Вот-вот, - вздохнул Герман Витальевич. - А в луже могли быть анаэробы.

- Так выходит, моя рука была обречена с самого начала? И ни при каких обстоятельствах ее нельзя было…спасти?!

- Трудный вопрос…- Герман Витальевич снял очки, посмотрел их на свет, надел снова. - В подобных случаях никогда ничего нельзя предсказать точно. В книге знаменитого хирурга Арапова, например, описан казуистический случай. Человек у себя дома - дома у себя, в городе! - проводку чинил и упал с лестницы. Получил открытый перелом бедра. Большая рана, и все такое… и у него началась газовая гангрена. Видно, на одежде были микробы. И через десять дней он умер. Но не от гангрены, а от столбняка…

Я молчал.

- Н-да… Грустно что-то… Вам еще налить?

- Хватит, пожалуй, - возразил я. - Знаете, Герман Витальевич… Я даже не знал, что это так здорово. Я просто лечу… И мне уже все равно… И, честно говоря, действительно все как прежде. Я даже верю в будущее.

- Знаю. Не зря же я вам это средство предложил, надо было вас вывести из ступора… Но должен предупредить - не злоупотребляйте. Потому что привыкание, - он усмехнулся. - Происходит быстро. Как и к снотворному, кстати… Алкоголиком вы не станете, но можете начать испытывать регулярную потребность в спиртном. Прибегайте к этому средству лишь в экстренных случаях…

- Слушаюсь!!!

- Снотворное я завтра вам пропишу. И рецепты выпишу, чтоб потом смогли взять в аптеке, когда домой вернетесь. А сегодня, наверное, и так уснете…

- Постараюсь, - ответил я; сейчас мне казалось возможным все.

- Ну ладно, - подытожил врач. - Давайте еще каплю на посошок - и идите спать.

Но на посошок мы выпить не успели. Раздался стук и сразу же открылась дверь. Хирург молниеносным, неразличимым для глаза движением убрал бутылку - в закуток просунулась медсестра Зоя:

- Воронцов!!! Герман Витальевич, Воронцов!…

- Что - Воронцов? - спокойно спросил он.

- Воронцова в палате нету! И нигде в отделении! Ушел куда-то… Я давно… Я так боялась… Он…

Зоя порывисто бросала слова, глядя на хирурга. Она заглядывала из-за шкафа, к которому был приставлен диван, и не видела меня.

- Успокойся, - улыбнулся хирург. - Жив-здоров твой Воронцов…

Евгений Александрович, покажитесь. а то вас сейчас с собаками уже будут искать…

Я встал из-за стола. Покраснев, Зоя прижала руки к щекам.

- Вот он. Забирай свое сокровище. Отведи и уложи спать. И все такое…

- Ясно, Герман Витальевич, - пискнула она.

Мы вышли в коридор. На душе моей было легко и вольготно, а ноги выписывали кренделя.

Зоя крепко держала меня под руку. Дойдя до поста, где над столом уютно горела единственная лампа, я ухарски поцеловал девушку в щеку и отсалютовал забинтованной рукой. Раскрасневшись, она улыбалась так, будто я осыпал ее бриллиантами.

Почти счастливый от сознания неожиданно сделанного добра, я отправился в свою палату - и внезапно понял, что, оказывается, пьян до полного невероятия. Отпустив руку медсестры, я стал неспособным шагать.

Я качнулся в стене и, не в силах держаться, сполз на стул около Зоиного поста… И мгновенно мне почудилось, что она рада объективной возможности возиться со мной дальше. Перекинув мою руку через себя, она повела меня спать, как истинного тяжелораненого… Я шел, повиснув на ней, и против воли ощущал ее горячее соседство у себя под боком: ведь в больнице было очень жарко, и почти все медсестры надевали халаты прямо на белье…

И как- то получилось, что дотащив меня до койки, положив аккуратно и даже укрыв одеялом, Зоя не ушла сразу, а присела на краешек. А я был пьян и счастлив, и плавал в каких-то эмпиреях, не помня себя… И сами собой -а не по моей команде - руки мои поднялись на ее плечи, такие близкие под неощутимым халатом, и притянули ее к себе. Происходящее потом я воспринимал уже совсем смутно. Выпитый алкоголь, накопившись в желудке, медленно всасывался в кровь - и лежа на койке, я продолжал медленно пьянеть, хотя водка осталась далеко-далеко.

Угасающее сознание фиксировало какие-то отрывочные детали. Жар приникшего ко мне мягкого девичьего тела; бесшумные и быстрые, порывистые, обжигающие поцелуи; ласковое ощущение нежных пальцев на своем лице, небритых щеках и где-то еще…

Редкое, но предательское поскрипывание старой койки - и раздавшийся в самый неподходящий момент невнятный возглас проснувшегося соседа. Который прервал все, что начиналось и, возможно, было близко к развитию…

Как я и предполагал, наутро отчаяние вернулось с прежней силой. Действие алкоголя распространялось лишь пока я был пьян. Однако я был благодарен врачу за вчерашнюю помощь. Теперь я знал, какое средство может хоть на время вывести меня из неподвижного падения. Вспоминая происходившее после пьянки с хирургом, я мучился сомнениями: так было все-таки хоть что-то, или все примерещилось мне, изголодавшемуся по ласке и участию, спьяну?! Медсестра Зоя вышла на смену через два дня - и увидев нее, я сразу понял: было… Она посматривала на меня чаще прежнего и краснела, перехватывая мой взгляд. Но я ни на что не реагировал. Поскольку той ночью ее обнимал и целовал не я. А другой, прежний Евгений Воронцов - молодой, здоровый, со всеми пальцами и определенным будущим. Герман Витальевич тоже ни о чем не напоминал. Но иногда слегка подмигивал мне из-под очков. В ответ на это я находил силы улыбнуться; и уже одно это было хорошо.