Victor Izakson - Маша Коровина

— Только ты никому не говори про это, — предупредила её, продавщица.

Так прошло еще несколько дней. Хорошие дни сменялись снежной пургой. На плотине для Маши расчищали снег, а она сама ломиком разбивала лед и проверяла мощение, отмечая на чертеже каждый проверенный участок. Каждый день Маша ела свои макароны с субпродуктами, хотя пару раз ей повезло, и она напала на молоко. По вечерам она помогала Юре разбираться с интегральными вычислениями.

**** Новый Год ****

30 декабря Маша закончила проверку последнего участка. “Все, - подумала Маша. - Сейчас подпишем с Максом все акты и я поеду шести-часовым поездом домой”. С этой мыслью она почти побежала в прорабку, чтобы быстренько собрать свои вещи и успеть на поезд. В прорабке был накрыт стол. Посреди стола стояла 3-литровая банка с самогоном. Её сопровождали чугун с вареной картошкой, соленые огурцы, селедка, и всякая другая снедь, которую Маша не видела уже целый месяц. За столом сидели Максим Максимович, директор детского сада и еще трое незнакомых Маше, людей. В прорабку торопливой походкой вошла Маша и сразу же направилась за перегородку.

— А, это вы, Мария Ипполитовна? — Обратился к ней Макс. — Присаживайтесь. Мы, как раз, подписываем акт о сдаче дет сада.

— Что вы, Максим Максимович, мне собираться надо, я хочу сегодня в шесть уехать.

— Мария Ипполитовна, зачем же так спешить. К Новому Году домой все равно не успеете. Отпразднуете с нами, а поедете домой уже в следующем году, — старался уговорить её Максимыч.

Маша пыталась сопротивляться, но остальные мужчины чуть ли не силком усадили её за стол. Она обратила внимание на папку с актами о сдаче детсада, лежавшую в стороне. Всем разлили по стакану самогона. Маша не сопротивлялась и выпила полный стакан. По телу разлилась теплая волна блаженства. Пока она с удовольствием закусывала картошкой с селедкой, ей налили второй стакан, который она залпом выпила до дна. В голове у неё помутилось. Она тыкала вилкой в разную снедь, которую ей не всегда удавалось отправить в рот. В какой-то момент всё вокруг, как бы покрылось пеленой тумана, сквозь который она увидела, что происходит подписание документа о сдаче дет сада. И больше она уже ничего не видела. Очнувшись под утро с головной болью у себя на кровати, она быстро вскочила и пошла искать Максимыча. Наконец поймав его где-то к обеду, они подписали акт о проверке мощения. Она заметила, что Максимыч смотрит на неё как-то с ухмылкой.

“Наверное я вела себя как-то не так во время вчерашней пирушки, - с ужасом подумала Маша. - Надо скорее сматываться отсюда,” сказал ей внутренний голос”. Она дала Максу понять, что обязательно должна уехать сегодня вечером, и попросила подвезти её на станцию, на что Максимыч любезно согласился. Машу подвезли на станцию к шестичасовому рейсу поезда.

— Закомпостируйте мне билет до Нижнего, пожалуйста, — обратилась она к кассирше.

— Да нету билетов, — был простой ответ.

— Как нет? У меня вот видите, обратный билет уже куплен, мне только компостер поставить надо, — возмутилась Маша.

— Девушка, я же объясняю, что мест свободных на поезд нет. Попробуйте обратится к проводнику, — настаивала кассирша.

Подошел поезд. Стоянка-всего одна минута. Маша бросилась к первому попавшемуся вагону.

— Вот, у меня билет до Нижнего, — спокойно сказала Маша проводнику.

— В нашем вагоне мест нет. Да и билет этот негодящий? Его закомпостировать надо, — был ответ.

— Девушка, ну пожалуйста, — взмолилась Маша.

— Не могу, не просите, идите в общий вагон, — отрезал проводник.

Маша бросилась к другому вагону. Тот же ответ. Раздался гудок и поезд тихо поплыл вперед. Машина, привезшая Машу, ещё не уехала и она поплелась со своим чемоданчиком обратно.

— Вы, Мария Ипполитовна, — обратился к ней шофер, — берите билет до Кушмуруна. Это час езды отсюда.

— До Кушмуруна? Так мне же в Нижний надо, — с удивлением сказала Маша.

— Не имеет значения, главное влезть в поезд, а там дадите проводнику на лапу и езжайте куда хотите.

Маша села в машину и они поехали обратно в посёлок.

****

В прорабке никого не было. Маша затопила печку и сделала себе обед из остатков тех же рожков и субпродуктов. Вдруг дверь открылась и вбежал Толя, электрик. Его глаза пылали безумием. Руки и телогрейка у него были в крови. В руках он держал окровавленную отвертку. Он забегал по комнате, бормоча несвязные слова. Что-то непонятное буркнул в сторону Маши и выбежал на улицу. Через минуту в прорабку ворвался Миша, самый здоровый парень в бригаде.

— Здесь Толя был? — Спросил он у Маши

— Да, минуту назад. А что случилось, почему он в крови? —Взволновано спросила она.

— Толик как напьется, так буянить начинает. Подрался с одним чеченом и прорубил его отверткой, — объяснил ей Миша.

— Как так порубил? — С испугом вскрикнула Маша.

— Как порубил, так и порубил. Проткнул его в нескольких местах, — пояснил он.

— Как так? До смерти что ли? — В страхе от такой мысли Маша отшатнулась в сторону от Миши.

— А кто его знает? Может выживет, а может и нет, — бросил Миша и убежал.

Маша сидела в оцепенении. Мысли её как бы замерли. Она не представляла, что теперь делать. В это время вошел прораб.

— Ну что? Не уехали? Вот беда-то какая здесь у нас. Этот паразит опять набуянил, — сменив тему, сказал он.

— Вы о Толе? Его что, судить теперь будут? — Спросила Маша.

— Судить? Да нет, никакого суда не будет. Если узнают про Толика, его просто убьют, — пояснил Максимыч.

Он сидел за столом, задумчиво спрятав голову в руки. Маша молчала.

— Мария Ипполитовна, — наконец обратился он к Маше, — вы ничего не видели и ничего не знаете. Еще не хватает вас запутать в эту историю. Я через час уезжаю в Есиль. Федя остается за старшего на пару дней. А вы завтра же отправляйтесь домой. Эх, почему я не отпустил вас раньше? — С сожалением заметил Максимыч.

Он махнул рукой и не прощаясь, вышел. Маша поставила кипятить снег, заперла дверь и доела свои остывшие уже макароны. С удовольствием выпила чай с густо насыпанным сахаром и приготовилась ко сну. “Вот так и проведу я сегодня Новогоднюю ночь”, грустно подумала Маша. Маша ненавидела праздники, и больше всего Новый Год. Везде бурлило веселье, где-то пьянка, где-то горланили песни, а Маша с мамой в одиночестве садились за стол, и делали вид, что им обоим весело. Она подумала о том, как под Новый Год мама обычно пекла торт Наполеон и как они садились за стол, накрытый праздничной скатертью, съедали по кусочку торта, запивая его чаем, и ложились спать, не дожидаясь 12-и часов. Ей было грустно вспомнить, как закрываясь с головой под одеяло она потихоньку плакала от жалости к себе. “Сейчас я сижу одна в этом задрипанном бараке и чувствую себя гораздо лучше, чем вдвоём с мамой, - подумала Маша,- по крайней мере моё одиночество никому не заметно”.