Константин Лагунов - Ромка Рамазан

Ежи- стражники никак не могли дотянуться пиками до нарушителей спокойствия. А те, болтая лапами, орали на весь остров:

Делим на троих добычу, Лишь на праздник друга кличем, А в беде - таков обычай - Друг приходит сам всегда!…

Отовсюду к Березке катились желтые, серые, черные колобки. Пищали на разные голоса:

- Бунт…

- Мятеж…

- Восстание…

Прикатился разгневанный Соня Первый Котофеич. Запищал, заверещал, подпрыгивая:

- Эй, гадюки! Взять! Связать!

Три огромные гадюки подползли к Березке.

Мигом вскарабкались по белому стволу.

Кинулись разом на друзей. Опутали их, оплели своими гибкими, скользкими телами. И сбросили на землю.

Рычал, кусался Артос. Ворчал, царапался Фомка. Ромка отбивался зубами и когтями.

Все напрасно.

Псам не удалось даже вмятинки оставить на чешуйчатых панцирях гадюк.

- В Кактусовую тюрьму бунтовщиков! - пропищал Соня Пер

вый Котофеич.- Одумаются. Попросят прощения - может, и сми

луюсь. Может, и выпущу. А заупрямятся - пусть пропадают. Хи-

хи- хи!

Это был крохотный пятачок. Со всех сторон непроходимо густо обсажен он высоченными кактусами.

Шипы у кактусов длинные-предлинные, острые-преострые. Острей булавок. Острей иголок. Острей ножа.

Шипастые кактусы караулили каждое движение пленников.

Чуть кто шевельнется - в бок острый шип вопьется.

Если кто вильнет хвостом - сразу в нем колючек сто.

Лапой двинет невзначай - и занозу получай.

Вот какой была эта Кактусовая тюрьма, в которую бросили Ромку, Фомку и Артоса.

Кругом шипы.

Шипы.

Шипы.

И высоко- высоко недосягаемый кругляшок голубого неба.

Никакой еды.

Ни капельки воды.

Ромка хвост опустил. Голову повесил. Приумолк. Загрустил. Стал совсем невесел.

Артос дугой согнулся. Носом в землю ткнулся. Не говорит. Не лает. Тяжело вздыхает.

Фомка бубликом свернулся. От друзей он отвернулся. Уши вниз. Глаза закрыл. И сквозь зубы заскулил.

Так они сидели долго.

Очень долго. Слишком долго.

Первым опомнился Ромка.

Поднял хвост трубой. Выгнул шею дугой. Бороду распушил. Усами шевельнул.

- Что, друзья, приуныли? Наше правило забыли? Всюду и везде.

При любой беде. Нос и хвост не опускать. Выход из беды искать.

Распрямил спину Артос. Засверкали его глаза. Взбугрились мышцы на груди.

- Ромка прав. Гав! Гав!

Размотал Фомка хвост. Поболтал им в воздухе. Свернул боевой восьмеркой.

- Не страшна и мне беда. Я за Ромкой хоть куда!

- Теперь тихонько, дружно нашу любимую,- предложил Ромка и первым запел:

Мы - веселые собаки И совсем не забияки…

Песня взбодрила друзей. Стали думать они, как из тюрьмы вырваться.

- Надо попросить Березку, чтоб весточку о нас передала Кар» рыкарру и Красному Лису,- предложил Ромка.

- Попробуй докричись до нее,- проворчал Фомка.

- Докричусь. Я кое-что придумал.

Встал Артос. На Артоса Фомка запрыгнул. На Фомку Ромка вскочил. Высунул кончик носа из-за колючей кактусовой стены и увидел Березку.

- Как я рада вас видеть,- сказала Березка.- Если бы Клык-

Клыку Грумбумбесу не надо было набрать в Спиешьпей тысячу дар

моедов, вас бы сразу убили. Чем я могу вам помочь?

- Передай о нас весточку на берег.

- Нельзя. Живые голоса поднимаются отсюда только в небо.

- Да-да. Нам говорил об этом Красный Лис.

И снова друзья приуныли. Не пели. Не говорили.

- Постой-ка,- встрепенулся Артос.- Помните, как Клык-Клык Грумбумбес хотел подобраться к поросятам?

- Верно,- подхватил Ромка.- Мы тоже ночью сделаем подкоп…

Целую ночь, сменяя друг друга, рыли они подкол под колючую кактусовую стену

Рыли тихо. Молча. На этом сонном острове каждый шорох, каждый вздох гремел как выстрел. К тому же подле Кактусовой тюрьмы днем и ночью сидели ежи-стражники, принюхивались, прислушивались к тому, что делается за колючими стенами.

К рассвету подкоп был готов. Оставалось пробить тонкую земляную корочку и вылезти на волю далеко от тюрьмы.

Ромка осторожно высунул черный бархатный нос из-под земли и обмер. Кругом стояли ежи-стражники. Насмешливо скалились. Пиками в Ромку целились.

Пришлось спешно зарывать подкоп.

Прошло три дня.

От голода и жажды стала кружиться голова. Перед глазами мельтешили разноцветные блики.

- Эй! - кричали им ежи-стражники.- Покоритесь! Смиритесь! Попросите прощенья!

- Нет! - кричал Ромка в ответ.

- Нет,- хрипел Артос.

- Н-нет,- отвечал Фомка.

Пленники обессилели. Исхудали. Шерсть на них свалялась и свисала грязными сосульками. Дрожащие, слабые ноги еле держали их. Псы неподвижно лежали - нос к носу.

Стоило им сказать только одно слово «винюсь» - и тут же бы их выпустили из Кактусовой тюрьмы. А там - спи, ешь, пей. Сколько угодно..

Всего одно словечко надо было вымолвить. Но они его не говорили.

Трижды сам Соня Первый Котофеич приходил. Обещал простить, забыть, только бы повинились друзья.

- Нет,- отвечали те.

А время шло. За часом час. Вот день еще один угас. Сгустилась мгла. Настала ночь. Друзьям и говорить невмочь. Лежат, прижавши к носу нос. Чуть слышно прошептал Артос:

- Погибнем мы здесь.

Горестно вздохнул Фомка. И снова прошептал Ромка:

- Всюду и везде. При любой беде. Нос и хвост не опускать. Выход из беды искать.

- Искать,- бормотнул Фомка.

- Искать,- выдохнул Артос.

А утром рано-рано, когда из-за тумана чуть солнышко взглянуло на остров первый раз. В тот самый сонный час. Вдруг что-то затрещало. Как гром загрохотало.

Вскочили друзья. И увидели над Кактусовой тюрьмой маленький краснобокий Вертолетик.

- Скорей! - крикнул Ромка.- Помните, как нас учил Само

свал? Давайте дружно. Ну!

Из последних сил они закричали:

- Властелин любой дороги! Ты один пройдешь везде. Я - твой

брат четвероногий. Не покинь меня в беде!

Вертолетик качнул красным боком и полетел дальше. Тогда Артос подставил спину Фомке. А на Фомку вспрыгнул Ромка. Высунув голову из-за колючей ограды, Ромка закричал:

- Властелин любой дороги! Ты один пройдешь везде! Я - твой

брат четвероногий. Не покинь меня в беде!!

Снова качнулся Вертолетик. Развернулся и круто стал снижаться над Кактусовой тюрьмой.

На сонном острове поднялся такой большой переполох. Сам Соня Первый испугался. И от испуга вдруг оглох.

А стражники-ежи схватились за ножи. Выставили пики. Изошли в крике:

- Караул! Скорей сюда! Приключилася беда!! Гадюки ошалели. От злобы посинели. И тоже зашипели:

- Ш-ш-шюда! Ш-ш-шюда! Ш-ш-шюда! Ш-ш-шлушшилася беда! И все ползли, бежали, катились к Кактусовой тюрьме.