Степан Злобин - Пропавшие без вести 2

Другие, более молодые и сильные, наоборот, и сами стремились к отправке, мечтая в любой новой участи найти большую возможность рывка на волю — к родине, к армии, к партизанам...

Огромному же большинству замученных людей казалось, что уже все равно, куда их еще повезут и что именно заставят делать. Они перешли уже ту черту страдания, до которой человек еще сохраняет надежду на лучшую участь...

В этом лагерном «комбинате» осталось теперь уже не четыре, а только три лагеря, а через солдат конвоя шел слух о том, что вскоре рабочий лагерь из каменных бараков тоже разгонят по заводам и шахтам.

— Ну что ж, не беда! Куда-никуда, лишь бы вместе... Не пропадем! — согласно бодрились Трудников и Муравьев, в последнее время ставшие неразлучными.

Когда перестали гонять на лагерные работы, стало еще тоскливее в длинные зимние вечера. Что же творится там, далеко на востоке? Как стоит против фашистов Родина?

Эта безвестность усиливала тоску.

Но источник осведомления был лишь один — все та же газетка «Клич». Она выходила три раза в неделю, и по баракам ее носил самолично гестаповский фельдфебель, по должности зондерфюрер, то есть особый руководитель лагеря Краузе, официальный шпион, гитлеровский «политрук». Говорили, что Краузе бывший пастор. Но здесь он был палачом. Он беспощадно подвешивал пленных за руки, бил плетьми, засекая до смерти, и морил за провинности в темном, голодном карцере.

И вот он, этот палач, стоит на пороге с пачкой газет.

— Здрав-ствуйте, господа! Как ваше здоровье? Я принес вам но-вости. Почи-тайте, пора-дуй-тесь! — произнес он достаточно чисто по-русски, только слегка замедленно, нараспев, как будто иные слова он читал по складам. Он скривил улыбкой узкую щелку, которая заменяла ему рот, и склонил набок голову, словно прислушиваясь к ожидаемому ответу.

Но никто не ответил.

— Вы, господа, свиньи! Сво-лочь невеж-ливая! Я с вами здороваюсь! — раздраженно сказал Краузе и, бросив на стол пачку «Клича», ушел.

Краузе понимал, что русские в эти дни, измаявшись, ждут хоть какой-нибудь вести о фронте. Может быть, хоть случайно прорвется здесь слово правды. И хоть никто не верил фашистам, все-таки руки потянулись к этим листам.

Но, захлебываясь злорадством, фашисты писали только о том, что в Советском Союзе нет хлеба, большие затруднения с солью, что самое частое заболевание в России — авитаминоз, что рабочих перевели на казарменное положение, что всех мальчиков, девушек и женщин мобилизуют в армию, в шахты и на лесные работы, где они умирают от голода на тяжелом труде по шестнадцать часов в сутки, но что все это понапрасну — Россия будет разбита.

— Вот ведь сволочи, гады, всю душу тебе растравят! — гневно воскликнул Трудников.

— Читали газету, господа? — раздался вдруг с порога голос гестаповца Краузе, который не поленился еще раз зайти к ним в барак. — Успели узнать, что творит-ся в России? — сокрушенно вздохнул он.— Вас угнали на фронт, а семьи ваши от голода пух-нут! Если бы вы были дома, то сами паха-ли бы и сажа-ли кар-тошку, — выговаривал он по складам. — Конечно, когда Германия победит, вы все будете до-ма и у вас будет много кар-тош-ки. Кто хочет быть дома, тот должен помочь Германии скорее победить ком-му-нис-тов. Кто болен, тот должен хотя бы молиться богу за побе-ду Герма-нии. Тогда вы с чистой душой войдете в новую Евро-пу, которую стро-ит Герма-ния!

— Чтоб ты сдох, растудыт твоя «чиста душа»! — вдогонку фельдфебелю воскликнул старик, взятый в плен, как он объяснял, «вместо сына», который успел сменить красноармейскую форму на гражданское платье отца. — «У вас будет много кар-тош-ки»! Фашистска кукла! — передразнил он гестаповца

Кличка «чистая душа» так и прилипла с этого дня к Краузе.

В воскресный день, когда в лагере не было немцев, Пимен, как всегда в воскресенье, отправился навестить Ивана. Возвратившись из лазарета, он поманил Муравьева на опустевшие верхние нары и там таинственно вытащил из-за пазухи номер фашистского «Клича».

— Читай-ка, смотри, чего сотворили! — шепнул он.

На верхних нарах было довольно темно, и Муравьев с трудом разглядел надписи химическим карандашом, сделанные против каждой статьи и заметки.

«Фашисты хотят нас, советских людей, обрадовать тем, что наши дети и жены болеют, что им трудно жить, — разобрал Муравьев. — Да чего же наш народ сплотился, если при трудностях и болезнях, в голоде и холоде все-таки нашел в себе силы остановить фашистов у Сталинграда! Да здравствует СССР! Да здравствует партия!» — было написано рядом с сообщением о боях в Сталинграде и вслед за статьей о том, что в России царят болезни и голод.

Муравьев придвинулся ближе к свету, почти свесившись с нар.

— Осторожнее! — шепнул ему Пимен. «Скрытая ненависть к коммунистам в рядах Красной Армии привела к тому, что Сталин вынужден был упразднить комиссаров. Гнев народа скоро в России сметет евреев и коммунистов», — было напечатано в фашистской газетке.

«Советский народ, ненавидя фашистов, так сплотился и каждый боец и командир так преданы делу Коммунистической партии, что комиссарские звания стали не нужны,— было приписано на полях. — Что ни боец — коммунист, что ни боец — комиссар!»

— Ло-овко! — протянул Муравьев, разглядывая номер «Клича», испещренный подобными комментариями.

— Вот, то-то! Иван-то мой говорит, что в лазарете это уже в третий раз кто-то делает! И в соседнем с ними бараке он тоже видел. Значит, есть там толковые люди! — сказал Трудников.

Муравьев усмехнулся.

— Эх, Пимен! Левоныч ты мой дорогой! Ведь из Красной Армии люди-то, что же тут удивляться? Все правильно. — Муравьев сложил «Клич» и передал Пимену. — Дай Геньке, пускай и он почитает да дальше кому передаст. Для того ведь люди старались...

— Вот что я опять принес, ты смотри-ка! — через несколько дней сказал Трудников, вытащив из кармана очередной номер «Клича».

— В лазарете был? Налажено дело, значит! — одобрительно проурчал Муравьев, просматривая заметки карандашом, в которых опровергались победоносные восклицания фашистов по поводу Сталинграда. — Молодцы-ы!.. А знаешь, Левоныч, пожалуй, нам надо связаться с ними. Тут можно хорошее дело сделать.

— Да, есть человечки, есть! — согласился Трудников.— Вот тут еще я разговорился с одним из могильной команды. Васька-матрос называется. Смертником был, а как из этого дела выскочил — и сам не поймет... Попался в побеге, когда готовил диверсию на железной дороге. Исполосован плетьми, в рубцах... Ну, у него, я скажу, не мечта, а мечтища: замышляет лагерем целым рвануть по Германии, чтобы повсюду разом зажечь пожары — гори все огнем! Стрелки переводить на железной дороге, часовых убивать, телеграфы и телефоны, освещение — все к чертям резать, уничтожать...