Ковалевская Елена - Письмо с которого все началось

– Не… – прохрипела я отрицательно. – Нечем…

– Ну не скажи, – скривила губы Герта. – У этих верхушников не поймешь, где и когда ты им подгадил по незнанию. Кого еще близко кроме Констанса знаешь?

– Не…

– Угу, ясно, никого, – перебив, ответила за меня Гертруда. – Но факт остается фактом, причем таким, что тебя зашивать сейчас придется. Кстати! – вдруг вспомнила сестра. – Как-то это мне напоминает то нападение близь Витрии, когда Юзу подстрелили. Ты не находишь? Трое неизвестных, без видимых причин напали на нас. Сомневаюсь, что тогда были наемники, но все же… Теперь это. По-моему дорогая моя, ты вляпалась во что-то очень нехорошее.

Я промолчала. Да и что могла сказать? Что понятия не имею…

А Юза вновь подходя ко мне, обратилась к девочкам:

– Хватит болтать. Лучше держите ее, а то мне сейчас бок шить. Мало того, что одно из ребер разрубили, так в рану нитки попали и обрубки кольчужных колец. Буду промывать. Вот сволочи, развалили как на бойне! – добавила она с чувством.

Блин! Если сестра начала ругаться, дело не очень.

– Сильно? – я попыталась приподнять голову, и увидеть, что там у меня, но бок дернуло так, что в глазах помутнело.

– Тебе хватит, – бросила Юза. – Не трепыхайся.

Запахло уксусом, потом я почувствовала прикосновение чего-то теплого к коже, а потом!!!

Я поняла, что лежу, укутанная с головы до ног. Попыталась приподняться, бок и левую ногу прострелило, но терпеть было можно. Хорошо. Я кое-как села, пытаясь осмотреться: у прогорающего костерка, съежившись и завернувшись в одеяло, сидела Агнесс.

– Сестры где? – первое, что спросила я.

Девочка встрепенулась, и, поддерживая одеяло на плечах, кинулась ко мне.

– Не вставай, Юза сказала, что тебе нельзя!

– Мало ли что сказала Юза, – возразила я только из принципа, на самом деле голова сильно кружилась. – Где они?

– Туда, к озеру пошли. Хотят узнать что там.

Ясно. Значит, девочки решили осмотреть тела нападавших, если еще есть что осматривать. Поди, вернулись смывшиеся наймиты и обобрали трупы до нитки. Знаю я такое. За ними не заржавеет доспех получше с покойника снять.

– Давно я так? – продолжила я расспросы.

– Со вчерашнего дня, – пояснила мне Агнесс, а потом спросила: – А ты, правда, себя лучше чувствуешь?

– Правда, – улыбнулась я через силу, и как бы невзначай откинулась на локти, а потом потихоньку вновь легла. Не люблю я болеть и беспомощной тоже быть не люблю. Но никогда не сознаюсь в этом и не покажу, пока сама хоть как-то переставляю ноги.

Вернулись девочки, неся с собой какой-то сверток.

– О! Наша болезная очнулась, – жизнерадостно воскликнула Гертруда; они с Юзой обе были в доспехах. Но оно и понятно, а то мало ли кто вернется и когда. – Сейчас сделаем тебе волокушу, и направимся к Сподвижникам.

– Я могу в седле, – возразила я, поворачивая к ней голову.

– Не дури, – сразу же посерьезнела сестра. – Не строй из себя Святую Софию.

– Я, правда, могу, – начала спорить я. – Волокуша это очень долго, а нам как можно скорее надо убираться отсюда. Вдруг оставшиеся в живых наемники кого-нибудь сюда притащат? До Хейгазега полтора дня пути. Здесь нормальной власти нет; медвежий угол. Концов потом днем с огнем не найдут. А мы здесь по моей вине второй день болтаемся! Хоть иногда головой думать-то надо!

– Ты ж посмотри – разошлась! От задницы отлегло?! – взвилась Юозапа. – Я тут тебя штопаю, латаю, а ты меня срамить вздумала?! – и уже более миролюбиво добавила: – Раз тебя на ругань потянуло, значит, и вправду в седле усидишь.

– Юза-а, – протянула Герта выразительно глядя на сестру.

– Она права, – выдохнула та устало. – Мы можем попасть в еще худшую ситуацию. Не ты ли мне сама все уши прожужжала, что это нападение не простое?! Нам действительно надо убираться от сюда.

– Шут с вами, – махнула рукой Гертруда, и, развернувшись, пошла упаковывать разложенные вещи.

Я лежала и наблюдала за процессом. Оказывается, девочки принесли с собой небольшой кошель с деньгами, обобрав убитых. С одной стороны – мародерство большой грех, но с другой… На кой мертвым монеты? С собой не возьмешь, а нам пригодятся.

Затоптав костер, Гертруда подошла ко мне.

– Ну что, вставай, – сказала она, нехорошо глядя на меня. Знаю я такие взгляды: 'проверка на вшивость' называются. Смотрит, смогу ли я без помощи подняться.

Я, закусив губу, осторожно повернулась на левый бок, потом, перекатившись на живот, кое-как умостилась на четвереньках, и только из такого положения с трудом встала на ноги. Меня повело, но я, ухватившись за сестру, и все-таки устояла.

Девочки помогли мне одеться, кое-как напялили на меня поддоспешик, стараясь не бередить бок, обули в сапоги, нахлобучили подшлемник. Ой! Прям как с маленьким дитем возятся, а куда деваться…

С превеликими предосторожностями усадили меня на Пятого, и мы тронулись в путь.

Уже к вечеру я почувствовала еще большую дурноту, хотя и до этого состояние было не очень, но я терпела. Когда боль постоянная к ней претерпеваешься и можно ехать, но сейчас: слабость вновь разлилась по всему телу, голову будто бы песком набили. И бок… Я просто не обращала на него внимания, задвинув боль куда-то вглубь, и повторяла про себя как молитву: 'Я должна терпеть, я должна ехать, я должна…'

– Эй Фиря! Фиря! Да очнись ты! – услышала я голос Гертруды. Я пришла в себя у нее на руках, Старшая сестра бережно опускала меня куда-то вниз. – Говорила я тебе, что надо было сделать волокушу, так нет, согласилась с этой полоумной! Знаешь, что она на голову ушибленная, и ты туда же.

Кому это она, мне что ли?! Я все слышала, но вот открыть глаза не получалось.

– Слушай, я все сделала правильно, – это было сказано голосом Юзы. – Но, похоже, все равно в ране что-то осталось. Ее вообще нужно в тепло и покой. И чем скорее, тем лучше. Это даже хорошо, что она в седле смогла сидеть, мы вон сколько проехали. Что на волокуше, что верхом, итог один… И не смотри на меня так! Нету здесь нормальных условий, чтобы раненых выхаживать! Нужно ее быстрее к сподвижникам доставить! А то она у нас на руках с такой раной окочурится!

– Не дождетесь… – прохрипела я, с трудом разлепляя пересохшие губы, и кое-как открыла глаза.

Надо мной склонилась Юозапа, с весьма озабоченным видом.

– Ты как? – спросила она, но прежде чем я вновь успела открыть рот, поднесла к губам фляжку и наклонила. Боже, вода! Как здорово!

Я немного отпила и ответила, уже не скрывая правду:

– Хреново. Бок болит. Нога. Не могу, – дыхание, вырывавшееся с присвистом, опаляло глотку. Такое ощущение, что у меня в груди бушевал пожар.

Юза распахнула стянутый как ни попадя поддоспешник, и зашипела, втянув воздух сквозь плотно сжатые зубы.