Ковалевская Елена - Письмо с которого все началось

Аннотация:Ох, и паршивое же это дело: письма в мужские монастыри возить! Неприятностей после этого лопатой не разгребешь. Только вернулась к себе, даже передохнуть не успела, как уже новое доставить приказывают. Да мало того, еще и малохольную спутницу в дорогу подсунули. А тут, как назло, нападение по дороге, и епископ, чтоб ему пусто было, воду мутит…

Книга 1. Письмо с которого все началось.

С большой благодарностью:

Арине Алисон, Ander Kathrin

Дональду, Евгению, Kelebel, Еве,

Катерине и всем моим друзьям без

поддержки которых, не было

бы этого произведения.

Как тяжело быть пешкой в чужой игре…

Паршивее, по-моему, быть не может, чем стоять праздничный молебен после десятка дней пути, распевая гимны пересохшей, саднящей от пыли глоткой, воняя при этом, как навозная куча. Вот задержалась бы в пути хоть на пару часиков, тогда б не мозолила колени о каменный пол. Ох, думать иногда полезнее, чем торопиться выполнять приказание. Все равно пакет будет вскрыт лишь после окончания службы. Вообще-то он срочный, от нашей матери настоятельницы, иначе бы я не торопилась как ненормальная. А она баба суровая, епитимью наложит – будь здоров, не кашляй. Смотри, чтобы только хребет не переломился от этой епитимьи. Уставшая, грязная, словно в Пекле побывала, и еще эти наручи трут! Интересно, какая…, взяла мои, да простит меня Господь за ругань на службе, узнаю – покалечу!

Ну когда же все кончится? Пакет-то срочный…

Ох и не люблю я в мужские монастыри ездить! Мы, дщери Господни, в состоянии управится со всеми еретиками, наставить овец заблудших на путь истинный. По-моему одной сестры Гертруды хватило бы, а если уж добавить сестру Бернадетту… Тогда берегитесь враги Господа нашего!

Наконец-то!

– In gloria Dei. Amen, (Во славе Бога. Истинно) – с облегчением произношу я вместе со всеми, и поднимаюсь с колен.

С трудом проталкиваюсь к алтарю, туда, где стоит его преосвященство епископ Констанс и благословляет после службы братьев. Ну и здоровые же они здесь! Все как на подбор – на голову выше меня и в полтора раза шире в плечах, а уж рожи у них!… Очень далеко им до благостных! Увидишь такую в темном переулке – с перепугу окочуришься.

– Ваше преосвященство, вам пакет от матери настоятельницы, – протягиваю ему большой, запечатанный бордовым сургучом конверт. Епископ берет его так, словно ждал, ни тени удивления на лице. – Благословите.

Он протягивает свою маленькую сухонькую ручку, осеняет меня знамением.

– Сейчас ступай дочь моя, – благообразный такой старичок, только взгляд у него холодный, точно у змеи. – А после вечерней трапезы зайди ко мне.

Чую, предстоит мне тяжелый разговор. Епископ известен как очень дотошный и въедливый человек, от которого ничего невозможно скрыть. Недаром его называют Старым Лисом. Что ж теперь на своей шкуре придется убедиться: прозвища в орденах просто так не дают.

– Брат Иннокентий, проводи сестру в ее келью, – тем временем распорядился Констанс.

Брат, который стоял поблизости – подпирал колонну, ни слова не говоря, смиренно поклонился, развернулся и строевым шагом двинулся по галерее. Я заторопилась следом.

– Могу ли я ополоснуться с дороги? – говорю ему в спину, а точнее в лопатки. Вот громадина!

– Безусловно, сестра, безусловно… – отвечает он. Ну и голос! Что трубы Возвестника. – Я покажу тебе келью, а там послушники проводят, – киваю, но вряд ли это ему видно; на спине у него глаз нет, или я пока их не заметила.

Монастырь у варфоломейцев огромный; мы все идем и идем по коридорам и переходам. На пути встречаются братья, спешащие по своим делам. До чего же их много стало в последнее время! И откуда только набирают?

Наконец мы пришли в гостевой флигель, где мне выделили маленькую келью размером четыре на семь шагов, куда помещался только жесткий топчан да столик с кувшином и тазом для умывания. Свет в помещение проникал через узкое окошко-бойницу. На стене над изголовьем кровати висел бронзовый крест. Ох, и богато же живут братья Варфоломея Карающего, раз Знак Божий в кельях для странствующих монахов из бронзы повесили. Хотя в остальном не видно и следа роскоши. Ведь те, кто стремится служить Господу нашему, всегда дают обеты бедности, смирения, послушания, и еще множество других, среди которых присутствует, конечно же, целибат. Впрочем, этот обет дают все, кто стремится оказаться под милостивой, но твердой рукой церковной власти.

Церковь – очень сильная и могущественная организация, чтобы с ней спорить, а уж противостоять ей – и думать нечего. Нас много, и мы слуги Господни, его карающая и милующая длань. Чаще всего карающая.

Я из единственного Боевого Женского Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской, и жизнь в ордене, уж у нас-то точно, сложная и трудная. Но кто мы такие чтоб сетовать на это? Всего лишь орудия, исполняющие Его волю на этой грешной земле, уж по собственному ли разумению или по принуждению… Для своего успокоения можем считать, что по собственному, а то если не выполнил задание – 'урок Господа' – то упокой Он душу – в данном случае – твою. Amen.

Упокаивая грешника, мы берем его прегрешения на себя, душу его очищаем и в Рай отправляем. Дальше нам их в свою очередь мать настоятельница отпускает. А уж ей кто? Епископ, не менее. Иначе столько грехов простому священнику нипочем, не списать и за десяток лет. Вот какие люди-то грешные, или точнее – стольких пришлось положить во имя истиной Веры. А в остальном, мы кроткие и смиренные верующие убийцы.

Уже в купальнях сидя в большой бочке с горячей водой, я сотворила короткую молитву, и принялась ожесточенно оттирать спину от недельной грязи и пота. Я благополучно нарушила первое правило – сначала позаботься о коне, затем об оружии, о душе, а уж после всего о бренном теле. У меня же все наоборот вышло, исключая коня, разумеется. Его увели на конюшни сразу, как только я прибыла сюда. Сначала тело, затем душа, а напоследок оружие. Хотя нет, душа была после коня, праздничный молебен-то я отстояла, и, причем на коленях, а пол у них, для общего сведения, очень жесткий.

Слегка обсохнув и переодевшись в выданную мне чистую рясу, я решила направиться на поиски трапезной, есть хотелось зверски. А если выразится точнее – жрать я хотела как сотня бесов! Едва переступила порог кельи, как ко мне подскочил послушник – мальчуган лет двенадцати. Низко поклонился и тихонечко поинтересовался, куда это я намылилась. Выразился он, конечно же, не таким образом, а витиевато и многословно, явно подражая кому-то из учителей. Как и он, я столь же велеречиво ответила, мол, не его собачье дело, куда собралась, но если его и приставили ко мне по недоразумению вследствие скудоумия, то пусть ведет меня в трапезную. Мальчишка от неожиданности рот раскрыл и вытаращился на меня с обалдением, словно я святой Симеон, принесший весть Господа.