Ковалевская Елена - Письмо с которого все началось

Битых два часа расспрашивал или точнее допрашивал меня епископ Констанс. Хотелось отделаться ничего незначащими ответами, и хотя я изворачивалась как могла, но боюсь, все же рассказала ему больше, чем следовало. Ну, как я могла сказать, что это не его ума дело! Лучше уж сразиться с двумя десятками идолопоклонников-нуриватов, чем отвечать на его простые, на первый взгляд вопросы. После того как он дважды предложил мне вина, я все поняла и мысленно погладила себя по голове. Видимо в еду подмешали что-то из трав, это должно было развязать мне язык. Зачем? Неужели разворачивается новая борьба за власть в высших церковных пределах, где даже не последние бойцы вроде меня – лишь разменные пешки? Целая картина, конечно же, известна только верхам. Но зачем нас вовлекать сюда? Боевой женский орден никогда не участвовал в сварах среди мужских, мы единственные занимаем свою нишу вот уже пару сотен лет и ничего при этом не меняется. Господь всемогущий, что же назревает? Что затевается?

Под конец беседы я украдкой попробовала старательно навяливаемый мне напиток, вино было неимоверно сладким и одновременно терпким, что отбивало все послевкусие, оставляя во рту вяжущий ком. Именно в такие, да еще в несусветную кислятину подмешивают всякую гадость. Я так и не поняла, что же именно туда добавили, но некоторые компоненты узнала. Пара глотков и я бы выболтала все свои самые сберегаемые тайны, даже если бы мне не задавали ни каких вопросов.

Из кабинета его преосвященства я выбралась на деревянных ногах и с чугунной головой, а шага через три я наткнулась на моего провожатого. Интересно он здесь все время стоял или как? Хотя нет, не похоже, вон как дышит. Значит, его позвали. Ай да епископ – старый хитрый лис! Н-да, по ордену побродить не удастся. А как бы было удобно – 'я неместная, заблудилась, а что это вы здесь делаете?'. Не получится! А жаль… С меня ведь тоже спрашивать будут, чего, мол, видела, что узнала.

– Ну и куда теперь? – спрашиваю у послушника. Он удивленно хлопает глазами и выдавливает.

– А разве вы не хотите отдохнуть у себя в келье с дороги? Разве у вас глаза не слипаются?

Та-ак! А это еще что за новости?! Да что же такое происходит!!!

– А что, должны? – отвечаю я вопросом на вопрос. Мальчишка молчит, отчаянно мотнув головой из стороны в сторону. Прижать его что ли? Да нет, опасно. Знать он ничего не знает, а вот рассказать об этом – расскажет. – Вот что, дружок, проводи-ка меня на конюшню.

– Зачем? – подозрительно спрашивает тот.

– Затем! Я хочу посмотреть как там мой верный друг.

– Какой друг? – у него что, приступ тупости?

– Конь!

– А-а. Ну, я не знаю, мне того…

– Занят, что ли? Так ничего, я сама схожу…

– Нет, нет, я провожу, – затараторил тут же он. Х-м! Видно приказали с меня глаз не спускать.

И мы пошли. Ну, расстояния тут у них! И с чего бы это? Вроде и монастырь не настолько уж гигантский, а как идти, так битый час. Похоже, меня специально ведут дальней дорогой, по периметру, чтобы успеть доложить начальству, куда мы направляемся. Ох чую, что-то здесь затевается… Ладно, душа моя, задницу в кучку, и будь наготове.

На конюшне меня ждала еще одна весьма неприятная картина. Мой жеребец громогласно ржал, и, вставая на дыбы, молотил копытами воздух. Один из конюхов привалился к стене и держался за грудь, а другой – здоровый детина в кузнечном фартуке, боязливо жался к перегородке.

– А ну, стоять! – гаркнула я во всю мощь легких. Кузнец вздрогнул и дернулся. Конь же, наоборот, чуть успокоился, услышав знакомый голос, но все же продолжал прижимать уши к голове и скалить зубы. – Что здесь творится?!

– Бесовская скотина! – сплюнул кузнец. – Расковался он у тебя, красавица, но никого к себе не подпускает!

– Да-а? А на какую ногу?

– Ну, так это… На правую, только не подпускает он к себе…

Ой, заливает он мне! Я на подступах к монастырю подкову заднюю левую меняла, остальные же проверяла, и точно могу сказать, что все было в порядке. – И что? Тебе то, какое дело, твой конь что ли?

– Дык, непорядок это… – как-то неуверенно протянул мужик. – Перековать бы полностью надо… – и снова потянулся к узде. Жеребец захрипел и взвился на дыбы. Кузнец отшатнулся. – Вот бестия!

– Пятый! Стоять! – рявкнула я снова. Конь рухнул двумя копытами на пол. Конюшня содрогнулась. – Слушай, малый, меня внимательно! – обратилась я к кузнецу. – Если еще раз подойдешь к коню, пеняй на себя! Он у меня дурной, никого не подпускает, и если зашибет – не моя забота. А сотворишь что-нибудь с ним, будешь иметь дело со мной, а потом и Господом Богом, но уже там, на небе! Ясно?! – под конец я практически орала, тыкая пальцем в потолок.

– Дык мне… – проблеял мужик.

Но я уже не слушала никого. Подошла к жеребцу, тот как послушная собака ткнулся мне мордой в руку, ища ласки и поощрения. Я похлопала его по носу, потрепала по шее.

– Хороший ты мой. Молодец мальчик! Сторожи. Нельзя трогать. Нельзя, – я указала ему на седло. Во время борьбы Пятый сбросил его с бревна на землю. И указав на кормушку с овсом, произнесла – Ни! – потянула за повод и еще раз сказала – Ни! – то же самое сделала и с водой. Теперь я была спокойна, его не отравят, он не подойдет ни к тому, ни к другому. Голодать ему недолго, сегодня перед вечерей ноги моей здесь не будет.

– А почему вы назвали его Пятый? – это первое что я услышала от мальчишки, когда мы вышли из конюшни. Перед уходом я осмотрела подковы жеребца, они были в полном порядке. Интересно, какую байку мне собирались скормить?

– Что?

– Почему вы назвали его Пятый?

– Потому что я была пятой из наездников, кто оседлал его и после этого остался в живых, – зачем-то ляпнула я. На самом деле стойло в ордене у жеребца было пятым по счету. Однако всю обратную дорогу паренек уважительно косился на меня, больше ничего не решаясь спросить.

Братья пели. Чистые голоса взмывали в высь к сводам собора, отражались от красивейших витражей и рассыпались серебряными искрами в окружающем мире. Молитва неслась вверх, лилась из сердца и, казалось, что достигает престола Господа. И было от этого так хорошо, так прекрасно, хотелось, чтобы мгновение длилось вечно, чтобы молитва никогда не кончалась. От всей души, до полного растворения себя в слове, я молилась. Руки сложены в молитвенном жесте, пальцы сцеплены так крепко, словно от этого зависит жизнь. И верилось что Бог здесь. Он присутствует тут, в этом храме, и смотрит на нас, чад своих неразумных. И было от этого так хорошо, так прекрасно. Хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно, чтобы никогда не кончалась молитва. Лишь в такой миг я понимала, зачем я здесь, зачем все это, к чему мое служение Ему. За этот миг я готова была отдать свою жизнь, все сокровища мира, все на свете. И сейчас, в этот самый момент, не бывает, наверное, более ревностного служителя для Него, чем я. Потому что Бог есть Все, и он всегда с нами.