Ковалевская Елена - Письмо с которого все началось

Вновь в повозке на какое-то время воцарилась тишина, прерываемая поскрипыванием колес, всхрапами лошадей да окриками возницы. Секретарь сконфуженный своим последними словами так и сидел, глядя в пол. Епископ, все решив для себя, теперь прикрыл глаза, откинулся на спинку сидения и похоже задремал. Боклерк чтобы как-то оправдать себя в своих же глазах принялся размышлять о превратностях жизни, о людях с которыми он сталкивался.

– Ваше преосвященство, – тихо произнес он, в надежде, если епископ уснул, то шепот его не разбудит.

– Громче Боклерк, – в полный голос произнес Констанс, не открывая глаз. – Я не сплю.

Секретарь немного смутился, а потом все же произнес:

– Ваше преосвященство, помните, в госпитале мы встретились с сестрами? Среди них была та, что привезла письмо.

– Помню.

– Мне думается, что она соврала вам, говоря, что едет в Лориль.

– Я знаю это, – ответил Констанс и открыл глаза. – Скорее всего, сестры ехали с точно таким же письмом в Святой город. Ты еще что-то хочешь мне сказать?

– Нет, но… – он чуть запнулся, но, собравшись с духом, продолжил: – Сестер вновь было четверо, однако та, что была в их четверке – Бернадетта – в это время была уже в ауберге Святого Иеронима. Это раз. Во-вторых: мне показалось, но самую маленькую из сестер я уже где-то видел.

– Боклерк, это все глупости, – отмахнулся от его слов епископ. – В монастырях боевые единицы меняются, как бог на душу положит, и с такой частотой, что уследить за этим может только настоятель данной обители. А то, что ты кого-то где-то видел еще большая ерунда. Людей много, кто-нибудь на кого-нибудь да похож.

– И все же, – не согласился с последними словами Констанса секретарь. – Что-то важное вертится у меня в голове, только я ни как не могу ухватить суть.

– Вот когда вспомнишь, тогда и скажешь, – оборвал его епископ. – А теперь не мешай мне, я подремлю немного.

Темнело, хотя сквозь метель понять этого было нельзя, получалось, что серая мгла просто сменялась на черноту ночи. Резкий северный ветер свистел в скалах, пролетая между высокими башнями, выл и стонал на все лады. Высокие монастырские строения угрюмыми каменными исполинами царапали покоренное вьюгой небо. Снежные заряды бесновались среди них: врезались в дозорную башню, отскакивали от куртины, разбивались вдребезги о дожон, падали, а затем вновь подхватываемые внезапными порывами вздымались ввысь. Даже во внутреннем дворе, защищенном высокими стенами, невозможно было укрыться от разошедшейся стихии.

Его преосвященство епископ Констанс, держа обеими руками вырываемые ветром полы мехового пелиссона, старался как можно скорее дойти от каррусы до нешироко распахнутой двери жилого флигеля. Едва он покинул повозку, как капюшон сдуло с головы, и теперь седыми волосами играла непогода. Следом за ним, согнувшись и точно так же придерживая развевающиеся одежды, шел брат Боклерк.

– Мерзавцы, – ни к кому конкретно не обращаясь, сказал епископ, едва оказавшись в темном просторном холле.

Он стряхнул скопившийся снег с меховой оторочки капюшона, похлопал в ладоши, избавляя перчатки от приставших к ним снежинок. В двери зашел секретарь, затворяя ее за собой. Боклерк точно так же очистил свой плащ, и, притопнув, сбил налипший снег с обуви.

В глубине холла показался дрожащий огонек свечи, едва выхватывая из темноты лицо идущего брата. Он шаркающей походкой, немного постукивая деревянной подошвой башмаков по каменному полу, приблизился к епископу и его секретарю.

– Слава Господу нашему, – тихо произнес он, подслеповато сощурившись и поднимая руку со свечкой повыше, чтобы падающий свет не слепил глаза.

– Во веки веков, – ответил за его преосвященство Боклерк. Констанс же стоял молча, спрятав руки в прорези пелиссона, всем своим видом давая понять, что он крайне недоволен оказанным ему приемом.

– Ваш приезд оказался для нас весьма неожиданным, – извиняющимся тоном начал объяснять брат, по-прежнему держа свечку выше головы. – Брат-сопровождающий, посланный вами из-за разыгравшейся метели, добрался до нас недавно, и мы не успели подготовить апартаменты достойные вас. Нижайше прошу извинить меня, но вам придется или немного подождать или провести ночь в обще-гостевых покоях…

От этих слов епископ поперхнулся, издав странный горловой звук, похоже, язык просто отказался служить ему. Боклерк тоже растерялся на мгновение, а потом, набрав полную грудь воздуха, слегка сдавленным от гнева голосом начал:

– Вашу обитель почтил своим присутствием primus fidem merens ордена, а вы смеете предлагать ему как простому брату обще-гостевые покои?! Дерзновенный! Ваш монастырь, несмотря на то, что он является резиденцией епископа-суффрагана, обязательно поплатится за подобное! Посметь сказать такое его преосвященству – это неслыханная наглость…

– Довольно Боклерк, – сухо оборвал возмущенную речь секретаря епископ, наконец-то обретя дар речи. – Я прекрасно понял, что в этой обители мне потребуется все терпение и смирение, которыми я располагаю, – а затем высокомерно потребовал: – Немедленно проводите меня в мои покои!

– Но ваше преосвященство, – растерянно начал тот. – Комнаты немного не пригодны для жилья.

– Как это непригодны?! – гневно воскликнул Боклерк, вмешиваясь в разговор. – Почему ваш монастырь смеет отказывать его преосвященству в комнатах достойных его сану?!

– В них долгое время никто не останавливался, и поэтому мы накрыли всю мебель чехлами, а помещения не топили, – едва слышно пояснил брат.

– Да…

– Боклерк! – вновь перебил секретаря Констанс, и тот осекся. – Я не собираюсь затевать скандал на пустом месте, не за тем я ехал так далеко! – и, добавив металла в голос, рявкнул на брата: – Немедленно!

Отрывистый рык, изданный Констансом столь неожиданный для его субтильного телосложения, грохочущим эхом прокатился по просторному холлу.

Брат вздрогнул, сделал приглашающий жест рукой и заторопился обратно. Епископ с отстающим от него на шаг секретарем двинулись следом. Сопровождающий, прикрывая трепещущий огонек рукой, прошел пару темных коридоров, прежде чем оказался в освещенном зале, из которого вели несколько выходов. Направившись в один из них брат задул свечу, и, полуобернувшись к епископу, немного нервно сказал:

– Я немедленно распоряжусь, чтоб братья продолжили приводить ваши покои в достойный вид.

Констанс лишь бросил на него многообещающий взгляд и тихо пробормотал себе под нос:

– Это я еще припомню Агриппе, ох припомню! И старому маразматику Убертину тоже!

Покои, в которые привели Констанса, отличались как немалой роскошью, так и немалым запустением: хоть мебель уже успели освободить от чехлов, пол вымести, а камин затопить, все равно на помещении лежала печать нежилого. Воздух был ледяным, сквозняки беззастенчиво гуляли по комнатам, но тем не менее, запах затхлости и какой-то сырости чувствовался повсюду.