Ковалевская Елена - Письмо с которого все началось

Епископ весьма недовольный увиденным, подошел к окну и отдернул портьеру: оно оказалось закрыто ставнями, но, несмотря на это, на каменном подоконнике скопился снег. Бросив ткань Констанс развернулся и, поплотнее закутавшись в пелиссон, продолжил изучать обстановку. За окном яростно взвыл ветер, проникнув вовнутрь, шевельнул портьеру, и, обдав сквозняком его преосвященство, заставил всколыхнуться пламя свечей, стоящих на столе.

– Боклерк, – рявкнул епископ. – Прикажи немедленно завешать окна дополнительно и добавить дров!

Секретарь чуть кивнул в ответ, и, бросив взгляд, не обещавший ничего хорошего в сторону брата, направился к камину. Взяв из большой поленницы сразу четыре чурбачка, один за другим отправил их в огонь. А брат, едва пискнув что-то маловразумительное, тут же умчался за подмогой, чтобы вновь спешно продолжить приводить апартаменты в божеский вид.

Спустя пару часов, уже глубокой ночью, когда все работы по обустройству покоев были закончены и уставшие братья, наконец-то покинули комнату, епископ и его секретарь сидели перед жарко полыхающим камином. Уютно потрескивал огонь, сосновые дрова щелкали, смола вытекала из горящих поленьев и тут же весело вспыхивала от окружавшего жара.

– Этот день оказался безмерно длинным, – устало произнес Констанс, проводя по лбу рукой с набрякшими венами, а потом весьма раздраженно добавил: – Терпеть не могу ездить в монастыри не моей епархии! Сидят в своей глуши, закостенели совсем! Ни уважения, ни почтения к сану. Хитрецы эти провинциалы, мерзавцы и хитрецы! Все время пытаются поставить кого-нибудь из пресвитерия в неудобоваримое положение, а сами оказываются в этом как бы не виноваты.

– Что поделать, ваше преосвященство, – печально выдохнул Боклерк, поудобнее устраиваясь в своем кресле. – Провинция всегда не любила, как они именуют нас – выскочек из Святого Города. Считают, что вместо труда и непрестанного прославления Веры мы занимаемся только набиванием собственной мошны, да устраиваем козни и пакости друг другу.

– Уж кто устраивает пакости, так они, – заметил епископ. – Видишь, что нам с апартаментами устроили?! Мало того. Теперь они при каждом удобном случае станут в нос тыкать: вот какие здесь смиренные и верные бедные церковники, когда мы там в Sanctus Urbs сплошь стяжатели и сребролюбцы, – он махнул рукой. – Но я не собираюсь обращать внимание на эти досадные мелочи. Мы приехали в эти глухие места, лишь разобраться с нашими заботами. А разобраться с ними жизненно необходимо, – Констанс кривовато и как-то печально ухмыльнулся. Он помолчал немного, задумчиво глядя на пляшущее пламя, а потом продолжил разговор: – Чем быстрее мы разберемся с ними, тем быстрее покинем сии негостеприимные стены. В той подборке бумаг, что ты показал мне в дороге, было коротко сказано, что дело о сожжении трех ведьм, обвиненных епископом Сисварием в колдовстве, проходило в подведомственном диоцезе данного монастыря. Это для нас двойная удача. Во-первых: не нужно будет иметь дел с другими орденами, а во-вторых: восемнадцать лет назад, когда происходили интересующие нас события, Настоятелем обители, если мне не изменяет память, был его высокопреподобие Гонорий – человек сложного, я бы даже сказал мерзкого характера, однако у него было одно несомненное достоинство – педантичность. Он строжайшим образом велел вести бумаги в обители. Поэтому, мне думается, что ты с легкостью найдешь описание всего процесса, а главное допроса тех, прости Господи, шлюх, – с этими словами епископ осенил себя святым знамением. – Может быть, они между своим раскаянием и сознанием в мерзких делах, все же проронили пару слов об интересующем нас презренном служителе. К тому же я рассчитываю, что тебе удастся найти в здешних архивах не только суд над блудницами, но и все бумаги связанные с самим скандалом. Тогда поначалу Сисварию грозила деградация, однако он умудрился отделаться только суспензией. Не может быть, чтобы такое событие не оказалось занесенным в анналы по приказу Гонория. Сейчас об этом, конечно же, благополучно забыли, все подшили и убрали в архивы. Тебе необходимо с завтрашнего дня начать поиски этих бумаг. (Деградация – снятие сана, имеющее своим последствием лишение всяких прав и привилегий и делающее священнослужителя подсудным светскому суду; наказание это производится в храме, виновного торжественно разоблачают от всех принадлежностей его сана. Суспензия – временное приостановление пользования правами, впредь до исправления.)

– Непременно начну, ваше преосвященство, – утвердительно кивнул Боклерк. – Только я заранее интересуюсь, можно ли мне, чтобы поиски продвигались более быстро привлекать здешних братьев-библиотекарей?

Епископ сразу же отрицательно замахал рукой.

– Нет, ни в коем случае! Нужно постараться всевозможными способами избежать огласки. Никто не должен знать, что именно мы ищем. Я даже согласен гораздо больше времени просидеть здесь, нежели допустить распространение важных нам сведений. Неужели ты думаешь, что братья-библиотекари не доложат настоятелю о наших интересах, а тот в свою очередь не сообщит об этом Убертину? А он знатный сплетник. Такие известия с легкостью достигнут подножия Святого престола за какой-нибудь месяц, а там все кому не лень кинуться вставлять нам палки в колеса. Упаси меня Господь от этого! Нет, Боклерк, лучше уж я поморожу свои старые кости в этих неприспособленных апартаментах, чем позволю подобное! – Констанс поежился от очередного сквозняка, возникшего из-за особо сильного порыва стихии за каменными стенами. Ветер тоскливо завыл в дымоходе. – Кстати, ты уже приготовил мне глиняную грелку в постель? Терпеть не могу, ложиться в холодную.

– Сию секунду, – секретарь торопливо поднялся со своего места. – Сейчас поду проверю, вскипела ли вода, наполню и тут же положу. Мне кажется, все должно быть готово.

– Хорошо бы, – благодарно кивнул Констанс. – День был чересчур длинный, суетный. Я уже не столь молод, чтоб еще и ночь проводить в неустанном бдении.

Его преосвященство сидел, подле растопленного камина, накрыв меховым покрывалом колени, которые сегодня из-за разыгравшейся погоды немилосердно ломило, и внимательно изучал очередную часть из найденных секретарем в библиотеке документов. В комнату стремительно зашел брат Боклерк. Епископ оторвался от чтения, и, подняв голову, спросил:

– Неужели тебя вновь посмели не пустить к старым архивам?

С самого начала, когда Констанс только приехал в монастырь в Крисовах, священнослужители во главе с настоятелем Дьедоне создавали разнообразные трудности для его пребывания в обители. Началось все с необустроенных покоев, в которые поселили его преосвященство, затем не пригласили провести воскресный молебен, как полагалось бы по старшинству сана. Этим, а так же другими досадными мелочами епископу давали понять насколько он здесь нежеланный гость. Братья устраивали препоны в работе его секретарю: то не пускали в библиотеку, то не предоставляли нужные сведения в архивах, и Боклерку приходилось самостоятельно забираться по шатким стремянкам на верхние полки стеллажей и снимать многофунтовые фолианты без посторонней помощи. Из-за этих козней Констанс уже не раз 'беседовал' с его высокопреподобием настоятелем Дьедоне. В таких разговорах они непременно наносили друг другу массу завуалированных оскорблений. А иногда епископ и вовсе вынужден был опускаться до банальных угроз, чтоб получить для секретаря доступ к документам. Однако каким бы образом братья ни старались, чтобы его преосвященство покинул обитель, епископ упорно сносил тяготы, а Боклерк неуклонно продолжал разбираться в архивах. Вот и на этот раз он не так давно отправился в библиотеку, как уже вернулся обратно и похоже с пустыми руками.