Ковалевская Елена - Письмо с которого все началось

Констанс замолчал, а Боклерк, вновь вернувшись к изучению содержимого послания, вдруг сказал:

– Это не все новости, ваше преосвященство, тут еще немного есть.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался епископ.

– Третьего дня перед отправкой гонца сюда, братьям из охраны нашей епархии удалось поймать одного из любопытствующих. Оказывается, они вновь объявились, – прокомментировал секретарь.

– Ты читай, читай, – нетерпеливо оборвал его Констанс.

– Так вот, от него удалось узнать, что его подослал к вам кто-то очень высокопоставленный, которого он боится до косноязычия. Братья даже под пытками не смогли выбить из него имя.

– Ничего, и не таким языки развязывали, – отмахнулся епископ. – Думаю, что брат Джарвис уже все узнал, и в ближайшее время пришлет нового гонца со столь же нудно и путано изложенными известиями. Все-таки брат Лафе немалый умелец в допросах с пристрастием.

– Боюсь, что нет, ваше преосвященство, – качнул головой Боклерк. – Тут написано, что брат Лафе слегка переусердствовал, спеша доставить вам максимально полные сведения. Допрашиваемый умер под пытками. Брат очень сильно извиняется, обосновывая это тем, что не догадывался о столь слабом сердце у пойманного.

– Бездари! – скривился епископ. – Упустить такую возможность! – он в сердцах махнул рукой. – Надеюсь, в следующий раз, вновь удастся поймать еще одного любопытного, они будут более аккуратны! Если будет – этот следующий раз… Что-то я сильно сомневаюсь. Думается мне, что наш таинственный интересующийся вряд ли допустит еще одну ошибку, и вновь станет кого-то ко мне подсылать. Теперь придется ждать новых действий, только уже с неизвестной на этот раз стороны. Ну как вновь вздумает отравить меня, только не столь поспешно и топорно, как в тот раз, а как-нибудь виртуозно? Например, на обеде, где отказаться есть никак нельзя? Или подкинут отравленную вещь или книгу? Зашьют в обивку мебели ядовитую иглу, и я сяду на нее? Надышусь чем-нибудь? Да вариантов великое множество! Можно сказать – простор для творчества!

Епископ с шумом выдохнул, пытаясь унять нервное негодование.

– Ваше преосвященство, – осторожно начал Боклерк. – Я всеми силами постараюсь, чтобы ничего подобного не произошло.

– Я в тебе не сомневаюсь, – мягко заверил его Констанс, немного остывая. – Ты, да еще несколько братьев самые верные мои люди. Но ты Боклерк, пожалуй даже самый верный из всех. Я ценю это. Знай.

– Благодарю, ваше преосвященство, – секретарь склонил голову. – На этом письмо заканчивается. Теперь скажите мне, что передать брату Джарвису и брату Лафе?

В этот момент в двери постучали, а затем в комнату вошел высокий и широкоплечий мужчина. Он, как и все братья ордена Святого Варфоломея Карающего был облачен в серую рясу, подпоясанную широким поясом, и скалипуре одетом на голову. Весь его вид от могучего телосложения до одеяния говорил сам за себя: в епископские покои зашел боевой брат, ни младший, ни старший, а именно просто боевой брат, ведь младшим боевым братьям не полагался такой широкий пояс, а старший обязательно откинул бы скалипур на плечи.

– В обитель вернулся его преосвященство Убертин. Его Высокопреподобие послал меня сообщить вас об этом, – басом выдал он, по военному четко отрапортовал и, развернувшись на месте, едва ли не печатая шаг, покинул покои.

– Вернулся наш сплетник, – фыркнул Констанс, когда за братом закрылась дверь. – Вот увидишь Боклерк, теперь меня чуть ли не каждый вечер этот старый и замшелый пенек будет приглашать к беседе и стараться выведать, что же мне тут понадобилось. Теперь будь в двойне осторожен при разборе документов. Убертин та еще гадина! Он только с виду мягкий выживший из ума старец, а на деле не хуже Саскии будет. Одно счастье – власти у него маловато! – пояснил положение дел епископ и в очередной раз вздернул вверх сползающее покрывало. – Теперь давай вернемся к нашим делам. Бери перо и пиши, я буду диктовать письмо для Джарвиса и Лафе. А то не приведи Господь, без моего руководства они еще что-нибудь, вернее кого-нибудь запорют.

Ярко светило солнце в прозрачном и высоком небе, отражаясь мириадами искорок от белоснежного ковра. Из-за оттепели деревья, покрытые инеем, причудливыми ажурными изваяниями стояли по бокам аллеи. Снег похрустывал, сминаемый башмаками из добротной свиной кожи. Для начала декабря день в этих широтах выдался теплым и очень мягким, пар небольшими облачками вырывался изо рта говоривших.

– Я так рад, что вы приехали сюда, – вздыхал один из гуляющих – согнутый, опирающийся на палку старик. Однако лицо его было загорелым и обветренным, и явно принадлежало человеку, привыкшему проводить много времени на открытом воздухе. Белоснежные брови, седая грива, непокорно выбивающаяся из-под капюшона пелиссона, как бы выгоревшие на солнце бесцветные глаза, выступающий вперед крючковатый нос и слегка с синевой узкие губы выдавали немалый возраст. Именно таков был епископ-суффраган Убертин. – Мне одиноко, и особо не с кем поговорить по душам. Дьедоне еще молод, сущий мальчишка по сравнению со мной! Вы же, человек умудренный опытом и знанием, столь долгожданный для меня собеседник. Ну же расскажите мне, что же происходит ТАМ? А то у нас здесь в провинции сплошь скука и тоска, совершенно нет ничего выдающегося, – продолжил сетовать он.

Констанс – второй, гулявший по монастырскому парку – был не в восторге от этого моциона, ведь ревматизм, расшалившийся к перемене погоды и мучивший его последние дни, сильно вымотал. Однако делать было нечего, отказываться нельзя, вроде как гость в монастыре, да и сослаться на недомогание тоже невозможно, ведь он епископ боевого ордена. И теперь его преосвященство неспешно шел рядом с епископом-суфраганом Убертином, тяжело опирающимся на свою сучковатую палку, но упорно ковыляющим по аллее.

– Ничего особенного, – начал нехотя Констанс. – Все как обычно: Его Святейшество Папа Геласий IX мудро управляет нами, да продлит Господь его дни, и даст новые силы. Мы же дети его, послушно все исполняем.

– Уж прямо так и послушно, – лукаво бросил епископ-суффраган. – Дети все время не бывают покладистыми и иногда шалят. Я бы даже сказал, что чем младше ребенок, тем он проказливее. Ну не томите, рассказывайте, порадуйте старика.

– Я, знаете ли, в этот год был далек от Святого Города, так что многое пропустил. Меня в основном занимают дела епархии, – принялся выкручиваться Констанс, мысленно прикидывая, какую бы устаревшую и самую незначительную сплетню скормить суффрагану, но на ум, как назло, ничего не приходило. Да и вновь начавшие мозжить колени весьма отвлекали и сбивали с мысли.

– Выше преосвященство, – Убертин повернул лицо к епископу, сощурившись от яркого солнца. – Вы уж пожалейте меня, не обижайте. Или думаете, я не знаю что вы первый достойный доверия, и поэтому не можете все время уделять только епархиальным проблемам? У нас тут события весьма бурные, а уж у вас ТАМ и подавно. Вот, например, недавнее: после долгого судебного разбирательства богохульника и еретика бывшего герцога Мильтона Амта четвертовали и жену его Амарис вместе с ним. А все почему? Потому что богомерзкими деяниями занимались, закон Церкви попирали. Теперь у нас новый истовый верующий и преданный короне герцог Амт. Правда, там что-то с передающей по наследству фамилию дочерью непонятно, то ли нашли ее, то ли наоборот не нашли. Видите, какие события! В ауберге же дела поважнее происходят?!